- Да.
- Никогда не бывала, а теперь и вовсе не погляжу с этой войной проклятой, да смутой. Когда она хоть кончится?
- Теперь скоро, царя вот выбрали, значит смуте скоро конец.
- А сказывали, что царем какого-то немца-басурманина выбрали, правда ли?
- Нет, он православный, - хмыкнул я.
- А ты его видел?
- А как же, как тебя. Да и ты, поди, видала, он же с нами сейчас пришел. Ты как рассветет, ворон не лови, а смотри во все глаза. Так царя и увидишь.
- Ой, да как же я его узнаю?
- Ну, это просто, у кого рожа самая злая тот и царь.
- Правда?
- Конечно, правда, посмотри на меня, разве эти глаза могут соврать?
- Ой, врешь ты все!
Утром, осторожно высвободившись из объятий, я быстро оделся и вышел во двор. Сладко потянувшись, я услышал скрип снега и, обернувшись, увидел невозмутимые лица Никиты Вельяминова и Анисима Пушкарева.
- Вы чего тут?
- Так сон твой охраняем, царь батюшка, - ответствовал стрелецкий полуголова.
- Я вижу как вы охраняете, - пробурчал я, - того и гляди лихие люди украдут государя вашего, а вы лиходеи и знать не будете.
- Грех тебе говорить такое Иван Федорович, нешто тебя потревожил кто, али помешал чему, - скроил умильную рожу Анисим.
- Видел все?
- А чего, дело молодое, а я не такой дурак как твой кравчий или стольники со спальниками-дармоедами. Скоро из царя схимника сделают!
- Анисим! - повысил голос Вельяминов.
- А чего Анисим? Я уже тридцать пять годов Анисим! Когда государыня из Стекольны* приедет, так то совсем другое дело будет, а сейчас оно и не грех вовсе!
- Так все, прекратили базар! Лучше расскажите, от лазутчиков вестей нет?
- Тихо все, государь, не знают воры о том, что мы идем.
- Тогда седлайте коней, нечего засиживаться!
Никита с Анисимом бросились выполнять распоряжение, а я обернулся и увидел, как на меня изумленными глазами смотрит хозяйка двора.
- Чего ты красавица смотришь так, будто чудо какое увидела?
- Они тебя государем назвали, - прошептала она еле слышно.
- Ну, вот видишь, и царя повидала.
- Прости государь, - кинулась молодая женщина в ноги.
- За что простить, али неладно получилось? Поднимайся, давай, застынешь чего доброго. Как зовут то тебя, красавица?
- Настею...
Услышав ее имя, я будто окаменел. Перед глазами проплыли картины прошлого, кабак на окраине Новгорода, схватка с его хозяином, наша жизнь в тереме, потом острог у поганого поля, рассказ Ксении и перекошенное от ужаса лицо Золтана Енеке. Наверное, вид мой в это время стал страшным, и Настя, невольно вскрикнув, отшатнулась от меня и прижалась к бревенчатой стене избы. В этот момент отворилась дверь, и из нее кубарем вылетел растрепанный и босой Сенька и опрометью бросился между нами, загородив сестру.