— Споем? — возбужденно предложила миссис Лопес.
И они запели Великий Гимн Империи. Сначала его подхватили ближние участки, а потом втянулись и дальние. Молочник Петерсон, выруливший в переулок на своем грузовом электроцикле, сразу же притормозил и, немного фальшивя, вдохновенно затянул припев, в экстазе закатив глаза. Где-то умелые глотки разложились на интервалы, и мощная, хвалебная Песнь Свободе и славе Империи, все ширясь и нарастая, понеслась по пригороду, захватывая все новых и новых людей.
Миссис Робинсон, усталая, но довольная, вытерла руки о фартук и оценивающим взглядом осмотрела накрытый разными яствами праздничный стол. Это была пышная, весьма пожилая седая женщина, в тех годах, когда скрывать их уже нет никакого смысла, даже наоборот.
— Да чего ты волнуешься, — в который раз за день произнес старик Робинсон, которого в округе уважительно звали не иначе как Папаша. — Все абсолютно нормально. Успокойся. Сейчас он войдет и…
— Ой, не говори, — миссис Робинсон схватилась за сердце. — Я как представлю!.. Столько натерпелась из-за той треклятой бумажки, будь она неладна!
Папаша философски развел руками и пыхнул трубкой, выпустив изумительное по красоте нежно-голубое кольцо дыма, медленно поднявшееся к потолку и с неохотой там растаявшее. В противоположность жены мистер Робинсон был маленьким и худым, с темным морщинистым лицом, острым носом, живыми глазами и черной курчавой шевелюрой, не потерявшей с годами свой натуральный блеск. Он имел весьма вредную привычку курить крупнолистовой табак и часами просиживать в плетеном кресле-качалке, по-дилетантски философствуя по делу и просто так, чем частенько выводил из себя Мамашу. Но в целом это была дружная семья.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — заметил он. — Мы все должны радоваться, что наш сын объявился живым, здоровым и даже получил повышение по службе!
— О, да, Слава Всевышнему и Императору! — сказала миссис Робинсон, поправляя и без того идеально разложенные столовые приборы. — Но где же он? Уже двенадцатый час!
И тут пропищала система оповещения. Кто-то открыл калитку и теперь подходил к их домику.
— Это он… — прошептала миссис Робинсон, раскинув руки для объятья и обомлев от счастья, не в силах сделать и шагу ко входной двери.
Папаша от неожиданности икнул, чуть было не подавившись сигарой. Судорожно затушив ее о подлокотник (ох, и достанется ему в последствии за это от Мамаши!), он вскочил и круглыми глазами уставился на дверь, ловя ртом воздух.
Дверь приоткрылась, и в образовавшийся проем просунулась светлая кучерявая, как одуванчик, голова соседа, Мартина Джонса. Увидев немую сцену четы Робинсонов, он тоже остолбенел, моргая белесыми ресницами.