Потом я узнала, что болезнь Берни на самом деле называется агорафобией, а не ангорафобией, но суть была та же – Бернадетт никогда не покидала своей квартиры. Она не могла этого сделать, потому что тогда с ней случилось бы нечто ужасное. Бернадетт никогда не говорила что именно, но, когда она пыталась это объяснить, в ее глазах появлялся такой ужас, что я понимала – это действительно что-то очень плохое.
Бернадетт обожала читать. Она всегда сидела, уткнувшись носом в книгу, потом пальцем отмечала место, на котором остановилась, и старалась переделать свои дела как можно скорее, чтобы снова вернуться к чтению.
– Хайди, ты знаешь, что глаз страуса больше, чем его мозг? – Берни всегда сообщала мне что-нибудь интересное, что вычитала в книге. Если Бернадетт читала про Африку, она рассказывала мне не про оросительные каналы, а, например, про то, что слоны – единственное четвероногое, которое не умеет прыгать.
Каждый вечер, сколько я себя помню, Бернадетт читала мне вслух перед сном. Мы вместе укладывали маму спать, и Бернадетт приходила ко мне в комнату, садилась на край кровати и читала, пока у меня не начинали слипаться глаза.
Она читала мне «Паутинку Шарлотты»[1], «Маленького принца», выдержки из Библии и философии дзен. Она перевела «Ромео и Джульетту» на английский – я имею в виду, на мой английский, – и мы вместе плакали над концовкой. Она читала мне «Мифы Древней Греции» и детективы с Нэнси Дрю, биографию Махатмы Ганди и по два раза все книги из серии «Маленький домик в прерии»[2]. Бернадетт не могла выйти со мной гулять, но каждую ночь мы скакали через прерии в ситцевых чепцах, или на животе заползали в темные пещеры, или следовали за уликами по крутым и извилистым лестницам на вершины таинственных часовых башен.
Всему, что я знала, именно Берни научила меня, и она была превосходным учителем. Когда она мне что-то объясняла, ее слова поражали мой разум, как стрела, и оставались там навечно. Она рассказывала мне об арктических снежных бурях или перекрестном опылении, и внезапно я склонялась под порывами ледяного ветра или летела верхом на шмеле в самую сердцевину львиного зева. В мире Бернадетт никто не бегал – только «несся во весь опор» или «удирал». Никто не хныкал, а «стенал и причитал». Она знала несметное количество слов, а когда не могла найти подходящего, то придумывала его. Например, когда мама расстраивалась и начинала морщить лицо и двигать челюстью, Бернадетт обычно говорила:
– Смотри-ка, Хайди, твоя мама снова насупилась.
«Насупилась» звучало как что-то, связанное с супом. Обычно это случалось, когда Бернадетт пыталась научить маму чему-то новому. Мама могла освоить некоторые вещи, например как открывать консервные банки, но многого она никак не понимала, сколько Бернадетт ей ни объясняла. К примеру, как завязывать шнурки.