Через знакомого по вокзалу нашлась как раз и подходящая работа. Алексей с радостью ухватился за нее.
Идет сплав леса, огромные стволы несутся вплотную друг к другу. На плоту шалаш из веток, куда заползаешь на ночь, огонек, разложенный на листе жести, котелок для варки пищи. Вокруг вода, вода и вода, солнце в лазури, брызги волн. Алексей был счастлив, как никогда. Обнаженный по пояс, босой, он перескакивал по бревнам, крепко вонзал окованный железом шест в песчаное дно, радостно ощущал силу молодых мускулов. Нет, их не одолел ни холод, ни голод, теперь на вольном воздухе они окрепли и играли под загоревшей кожей, как мышцы молодого жеребенка. Он был влюблен в воду, в простор, в вечно тот же и вечно новый ритм волн, в песню реки. Он увидел, научился различать сотни оттенков в вечерней и в утренней заре. Ему казалось, что он понимает таинственный и непостижимый ночной шепот прибрежных полей, лесов, спускающихся к воде, и музыку звезд, торжественную, беззвучную, которую можно было услышать не ушами, а разве одним сердцем.
Неслась, неслась вдаль река. Утром Алексей окунался в холодную, розовую от зари волну. Он чувствовал глубочайшее наслаждение, разрезая руками воду, и не боялся палящего солнца — здесь, на реке, дуновение ветра холодило лицо и сушило пот на лбу.
Он научился протяжным, тоскливым песням, несущимся в необъятные просторы со всех плотов. Он изучил этих людей, загорелых, суровых, с которыми ему пришлось работать день и ночь. Это были разные люди — старики и молодежь, но он чувствовал себя среди них дома, это были свои люди. Сначала они косились немного на него, но когда оказалось, что он с такой же силой, как они, отталкивает плот от берега, так же ловко перескакивает с бревна на бревно, курит, как они, махорку и ест деревянной ложкой разваренное пшено, они словно забыли, что зимой он учится в институте. По вечерам они собирались у костра и, пока в котелке варилась уха, рассказывали длинные красочные истории из своей и чужой жизни. В этих рассказах Алексей чувствовал суровую, неприкрашенную правду, сокровеннейший смысл жизни, обаяние которой непреодолимо влекло его к себе.
Был здесь Артем, бывший бурлак, человек лет пятидесяти. Он вел весь караван. Его слушались и любили за юмор и прибаутки, которыми он сыпал направо и налево. Но вечером у костра, особенно если случалось выпить рюмку-другую, Артем переставал шутить, опирался головой на руки и, глядя в огонь, заводил старые бурлацкие песни, которые породила Волга в старые дни, песни горькие и полные захватывающей тоски. Алексей закрывал глаза и слушал. Он представлял ее себе, эту никогда не виденную им реку Стеньки Разина, легендарную реку, в которой некогда татарский хан поил коней, реку, над которой кочевали монголы, беспредельную, широкую, шумящую реку. Артем прерывал пение и вздыхал. Все молчали, зная, что сейчас начнется рассказ. Он выгребал из костра уголек, закуривал трубку и, следя глазами за игрой огонька, начинал рассказывать как бы самому себе, не замечая слушателей: