— Люда, — позвала она тихонько.
— Что?
— Не спишь?
— Нет.
Катя босиком подбежала к кровати подруги и присела возле нее.
— Скажи мне, Люда, как ты думаешь, любит он меня?
— Не знаю. Он тебе ничего не говорил?
— Нет… И знаешь, он какой-то такой… странный. Не такой, как раньше.
— Как не такой?
— Какой-то… чужой, Люда; я такая глупая и ничего не понимаю… Посоветуй, как мне быть.
— Что ж я могу тебе посоветовать? Если ты его любишь…
— Да, да… Я же тебе в первый день сказала.
— Ну, что там, в первый день…
— А ты как думаешь, Люда? Тебе он как кажется?
Людмила на мгновенье задумалась. Нет, разумеется, он ей не нравится. Он слишком самоуверен, слишком красив, да, бесспорно, красив, в этом ему не откажешь, хотя такая наружность не в ее вкусе. А иногда в нем есть что-то мрачное.
— Искренне сказать?
— Искренне, искренне.
— Мне он не очень нравится. Такой какой-то… и, кажется, вы не подходите друг другу… Хотя я ведь его почти не знаю, что же тут можно сказать?
Катя вздохнула и пошла спать, но ей было не весело, ее уже не тянуло на пляж. Она дольше засиживалась в лаборатории, взялась, наконец, за работу, которую ей давно уже предлагал профессор, похудела и погрустнела. Людмиле было жаль ее. Видимо, на этот раз она влюбилась по-настоящему. И в Людмиле пробуждался гнев на Алексея за то, что он вскружил девушке голову, а теперь, видимо, больше не интересуется ею. Да, она не ошиблась, он был слишком красив и самоуверен. «Бедная Катя. Хотя она, вероятно, легко утешится, — столько уж было этих романов, и всегда они быстро проходили».
Как-то раз Людмила встретила Алексея на улице. Лицо его просветлело при виде ее, и он быстро подошел.
— Людмила Алексеевна, сто лет вас не видел!
— У меня нет времени ходить на пляж.
— Я тоже теперь редко хожу. Масса работы. Завод получил новые заказы.
— Так это из-за заказов?
Он смутился. Ясные глаза Людмилы взглянули ему прямо в лицо открыто, вопросительно и настойчиво.
— Не только из-за этого, Людмила…
— Вот видите, и вам не стыдно?
— Чего мне стыдиться? — сказал он тихо. — Вы очень торопитесь?
— Тороплюсь. А что?
— Может, присядем на скамейку, поговорим. А то как-то неудобно так, на ходу…
На мгновенье она заколебалась. Но ведь Катя… может, что-нибудь выяснится.
— Хорошо, — согласилась она.
Они вошли в парк. На клумбе огненными языками устремлялись вверх из густых листьев красные и желтые цветы.
— Вот здесь будет хорошо. Как называются эти цветы?
— Канны.
— Канны, — повторил он машинально и сел. — Видите ли, Людмила, все это не так просто.
— Что не просто? — спросила она в упор, глядя ему в глаза. Теперь она заметила, какие они были красивые. Большие, серые, так странно глядящие из-под темных ресниц. Она смутилась.