Общая борьба, общий энтузиазм, и эта любовь, которая ведь была, была, наперекор смерти, наперекор пулям, наперекор бомбам, наперекор усталости, наперекор тяжким трудам войны…
И как смешно и глупо, что это была как раз первая в ее жизни любовь, сладостная, головокружительная, ошеломляющая. Первым в ее жизни был именно этот Алексей, хмурый, странный, грубоватый и неожиданно веселый, самый красивый из всех Алексей.
Надо бы встать и уйти, пусть перестанет нервничать. Здесь для нее нет места. Но, несмотря ни на что, тяжело было оторваться… Как это ни было трудно, хотелось еще и еще смотреть на его насупленные брови и на его глаза, воровато избегавшие ее взгляда, дышать одним воздухом с ним, Алексеем, и запечатлеть в памяти эту комнату, где он жил, работал, где жил с другой женщиной, своей настоящей женой.
— Помнишь, Алексей, тот Новый год? — спросила она неожиданно, и на лице ее мелькнула ясная, чуть печальная улыбка.
Он кивнул головой. Разумеется, он помнил. В самую полночь, в ночную тишь, в морозный холод, артиллерийский залп, громом прокатившийся по снежной равнине, грозный возглас в сторону неприятельских позиций, который точнее всех часов оповестил, что начинается новый год. В избе, содрогающейся от залпов собственной артиллерии, они пили за новый год, который должен быть годом победы, и Алексей почувствовал под столом крепкое пожатие маленькой руки, так глубоко верящей в этот новый год и в победу.
Словно забыв о существовании Алексея, Нина улыбалась своим далеким воспоминаниям, слегка покачиваясь всем телом, как бы в такт неслышного мотива. Снега, снега, белые снега, сколько вас было на дальних дорогах! Снега, громоздящиеся горами, через которые приходилось перетаскивать увязающие орудия. Снега, завалившие окна изб, дававших приют на одну ночь. Свирепые вихри, хлещущие в лицо ледяным дыханием, врывающиеся под полы полушубка, дрожащие верхушки деревьев, бьющие упрямыми крыльями в стены землянки. Скрипучие, искрящиеся морозы, железными клещами сжимающие щеки, кусающие пальцы, серебряным инеем оседающие на бровях и ресницах. Дальние дороги, родные дороги, политые кровью поля боев, заваленные обломками оружия. Танки, увязшие в снегу, танки, как жертвенный костер, пылающие на равнинах, друзья, схороненные в рыжей глине, в снежных сугробах, в черной, родимой земле.
Казалось, пройдет десять, двадцать лет, и ничто не изменится, ничто не сотрет пережитого. Ничто не сможет стать между людьми, испытавшими друг друга в пламени борьбы, в страшном походе, где отсеивалось все мелкое и слабое, где закалялось все великое…