Вдруг забыв про усталость, друзья весело бросились таскать дрова, разожгли костер. Все зверски проголодались, жалели о несъеденных салатах и с нетерпением поглядывали на рюкзак Мурада. А он демонстративно медленно развязывал тесемки. Потом, как фокусник, одними пальцами извлек тонкое одеяло и, встряхнув, расстелил его у ног Инары. За одеялом последовала скатерть из куска клеенки, старые газеты и топорик, в которых уже не было нужды — костер давно горел, фонарик, транзисторный приемник, нож, штопор, салфетки, соль, спички и еще целая куча никому не нужных туристских причиндалов.
— Ну! А хрусталь-икра-шампанское?!
— Маэстро, туш! — скомандовал Мурад и сам же, перекрикивая лягушек, этот туш изобразил: — Тру-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту-ту…
На скатерти появились граненые стаканы, бутерброды с колбасой, варенная в мундирах картошка и две бутылки ркацители.
— А для настоящих мужчин… блэнд кубинос сигарос, у отца стащил. — Он торжественно выложил в центр импровизированного стола одинокую толстенную сигару в алюминиевом футляре.
— Для настоящих мужчин… водка «Столичная». — Володя достал из кармана бутылку и, ловко сковырнув крышку, разлил по трем стаканам, а Инаре налил вина.
— Медаль топи, — распорядился Мурад.
Володя осторожно опустил в жидкость свое сокровище и поднял стакан:
— За будущее!
Бутерброды закончились быстро, а за ними и подпеченная в костре картошка, дососали даже горькую и вонючую с непривычки кубинскую сигару, и Сергей с Володей недвусмысленно поглядывали на рюкзак, в котором явно еще что-то осталось, причем довольно большое.
— А теперь фейерверк! — развеял призрачные надежды товарищей Мурад, вынув газетный сверток, в котором оказались несколько растолстевшие учебники. — Я их проселитровал, — объяснил он негнущиеся страницы и покоробленность знакомых обложек — «Алгебры», «Химии» и «Биологии».
Книги отправились в костер и вначале долго не желали загораться, а потом вдруг вспыхнули ослепительно ярким пламенем, рассыпая в ночь снопы оранжевых трескучих искр.
— Представляете, люди, я вот прямо только что стихи сочинил, — сообщил несколько захмелевший Сергей.
Смеясь, встречаем мы рассвет
И новой жизни шлем привет.
Родная школа позади,
И коммунизм впереди.
— Скажем прямо, не Евтушенко, — хмыкнул Володя.
— Кстати, — подхватил Мурад, — есть рифмы для продолжения этого эпического творения: комсомольцы — добровольцы, любовь — кровь, коммунизм — ленинизм, бойцы — леденцы…
— Отцы — огурцы… — поддержал Володя.
— Да идите вы со своей критикой! — отмахнулся Сергей, а потом, вдруг вскочив на ноги, обежал поляну и, вернувшись с жиденьким букетом одуванчиков, упал перед Инарой на колени: — Инара, выходи за меня замуж, будешь моей музой, а я твоей. Ты будешь писать картины, а я стихи о любви. И пусть тогда эти злопыхатели подавятся слюной от черной зависти к нашим творческим успехам.