На шестом этаже он отпер обитую черным дерматином массивную дверь своей квартиры и шагнул внутрь. Горячие лучи вечернего летнего солнца, неудержимо пробиваясь сквозь легкие портьеры, освещали гостиную, не проветривавшуюся с его прошлого приезда. Он увидел золотистые пылинки, застывшие в воздухе, почувствовал запах застоявшегося воздуха. Подошел к окну, распахнул его настежь. В комнату тут же ворвалась свежая струя, несущая с собой запахи недавно прошедшего дождя.
За окном жила своей суетной жизнью московская улица, одним концом упиравшаяся в Тверскую, а другим — в Пресню. Каждый раз приезжая теперь в Москву и останавливаясь в квартире, некогда принадлежавшей его покойным родителям, Евгений Кириллович обязательно раздражался от вида родимой улицы, вернее, от того, во что ее превратили архитекторы перестроечных времен. Вообще, у Евгения Кирилловича был свой счет к перестройке. Ибо если к ее началу у него имелось все: положение, хорошая работа с окладом за триста и, главное — уважение всех, с кем ему приходилось иметь дело, то в самый ее апофеоз он остался ни с чем, и мало того — без всякой перспективы на будущее. До всех этих катаклизмов Евгения Кирилловича вела по жизни могучая цель: сделать карьеру, да такую, чтобы грела всю жизнь. Именно ради этой цели он проявил чудеса изворотливости и холуйства, прорываясь в МГИМО — а в этот элитный вуз брали далеко, ох далеко не всех! А потом, получив диплом экономиста-международника с отличием, он уже собирался идти вверх и дальше, ан не тут-то было! Недоучел специфики момента и силы конкуренции, совершил трагическую ошибку, решив в разгар борьбы с алкоголизмом отметить свой очередной день рождения. Чванов озлобился на весь белый свет. И особенно — на того самого «проверенного» друга, который, как впоследствии выяснилось, и стукнул на него, чтобы тут же занять его кресло…
Спустя полтора года министерство, на которое Евгений Кириллович некогда рассчитывал, как на стартовую площадку для своего взлета в заокеанские дали, слилось с другой конторой с длинным и неудобоваримым названием; эту, уже совершенно чуждую ему лавочку возглавили незнакомые ему люди, и дорога к благодатным кущам внешнеторгового рая оказалась для него закрытой намертво. Лавочка профункционировала еще несколько месяцев, чтобы тихо и незаметно превратиться в некое ЗАО, а после — в филиал весьма сомнительного банка, который как-то неожиданно вдруг лопнул и самоликвидировался, оставив после себя совсем уже какую-то темную организацию «без окон и дверей», как говаривал иногда про себя Евгений Кириллович, часто добираясь до новой работы мимо здания бывшего своего министерства.