— Не смотри на меня, — словно не слушая, прервала вдруг она, встала и подошла к холодильнику, нагнулась, выискивая что-то в его освещенном чреве.
Какое там не смотри!
— Ну, и что ты замолчал-то? — невинно спросила Алла, возвращаясь к столу с двумя большими помидорами и баночкой майонеза. — Ужас как помидоров вдруг захотелось! Ну, так что ты замолк? Я тебя очень внимательно, между прочим, слушаю!
— Как новые русские подвалили — так сразу все изгадили, испоганили, нувориши, ублюдки безмозглые… Поначалу наши толстосумы так вздрючили цены, что у Европы бедной волосы встали дыбом. Хватали и хватают все, что под руку попадется. Все скупают! — снова начал он, завороженно глядя на то, как при каждом ее движении шевелятся, живут над столом своей собственной жизнью ее красивые груди. — Государство, музеи — не могут даже прислать на аукцион своего представителя, не то что купить, а эти — метут все подряд. И кто, Аллочка, кто? Артисточки, певички или ворье! Да раньше такую публику и на порог бы…
— Артисточки, значит, не тот покупатель, а ты, значит, в самый раз, да? — усмехнулась Алла. — Сам-то ты кто?
— Я?! — довольно искренне изумился Игорь Альфредович. — Да в моем роду, если хочешь знать, были бароны и даже графы. Моя фамилия — Решетников — в Бархатной книге!
— Слышала я про эту вашу Бархатную книгу, слышала. И всегда удивлялась: если вы там все были, в этой книге, чего ж вас Советы всех не перешлепали? Как удобно: открыл книгу — и вот тебе готовые списки. А? — Она захохотала. — Ну ладно, ладно, не обижайся… граф. С какой только стати ты, потомок аристократов, в откровенную уголовщину полез? Ну-ну, не злись, я ведь это любя, я ж не просто твоя поделыцица, я твоя женщина! — И снова замурлыкала, придвинулась к нему, обдав его тело горячим жаром.
— Ах, дьявол, — пробормотал он. — Ты из меня веревки вьешь, Лялюся! Я просто молодею с тобой и душой, и телом…
— О! Где-то я эти слова сегодня уже слышала. А, да! Представь, то же самое говорил мне старик Краснов. Как это у вас, книжников, называется? Конгениальность?
— Я тебе не книжник, и незачем флиртовать направо и налево с какими-то стариками, за которыми ты выносишь утки!
— Ну вот, видишь, сразу и хамить. А делал вид, что любишь…
— Одни наши сволочи продают перекупщикам сказочные ценности за гроши, — бормотал он, словно не слыша ее, словно решая какую-то свою задачу, — а другие идиоты, с мошной, скупают всякое европейское дерьмо за огромные деньги! Пришли — и все равно что испортили воздух в приличном обществе. Я, может, и плохой человек, и стал на одну доску с ворьем, но я с этой сволочью буду бороться, как могу! Мне заказал Петерсен два тома «Птиц Британии», и я ему их устрою, пока какой-нибудь бездарный наследник не сплавил их за гроши на аукцион! Вот ты говоришь — почему именно эти книги? Не знаю. Почему Гиммлер любил кроликов? Но, судя по тому, что этого клиента еще интересуют «Птицы Америки» Одюбона, полагаю, что этот чудак питает сентиментальную слабость к птицам. Кстати, в этих книгах чудные гравюры на дереве… Вот ты спрашиваешь…