Бросается в глаза одна несуразность. Если немцы собираются передать советской стороне предложения о сепаратном мире, то зачем нужно в течение несколько месяцев поддерживать у Москвы иллюзию, будто радисты «Красной капеллы» по-прежнему на свободе. Наоборот, требуется срочно дать понять, что они работают под германским контролем и что поэтому переданные через них предложения заслуживают самого серьезного внимания. Придумывать слова Гиринга о том, что в течение нескольких месяцев немцы для «усыпления бдительности» будут поставлять в Москву правдивую информацию, понадобилось Трепперу, для того чтобы оправдать собственное сотрудничество с гестапо, хотя и подневольное. Вряд ли он выдумал угрозу, прозвучавшую из уст полицейского комиссара: «Я раскрыл перед вами нашу программу только потому, что вы уже не являетесь препятствием на пути к ее реализации. Так что выбирайте: либо вы работаете с нами, либо вы исчезнете…».
Как правоверный коммунист, «Большой шеф» тут же оговаривается: «…Гиринг и его друзья… нахально лгут, утверждая, будто Третий рейх желает заключить с Советским Союзом сепаратный мир. В ноябре 1942 года я твердо знаю (впрочем, знаю я это еще с осени 1939 года), что в руководстве партии, равно как и в некоторых политических и военных нацистских кругах, лелеют надежду на компромисс с Западом и что если и будет какой-то сепаратный мир, то заключат его с „капиталистами-плутократами“ – будь они „алкоголиками“ или „паралитиками“ – и, само собой разумеется, за спиной СССР».
Тут Треппер лукавит. Осенью 39-го, когда были заключены советско-германские пакт о ненападении и договор о дружбе и границе, когда Сталин и Гитлер по-братски разделили Польшу, мысль о мирном соглашении Германии с Западом, да еще за спиной СССР, вряд ли могла прийти в голову советскому разведчику. На самом деле в руководящих кругах Германии имелись сторонники сепаратного мира как с Москвой, так и с Западом. К последним, в частности, принадлежал Вальтер Шелленберг, который, в свою очередь, подозревал Бормана и Мюллера в намерении достичь соглашения с Советским Союзом.
Понятно, почему Гиринг раскрыл перед Треппером все карты. Ведь гестапо было заинтересовано в том, чтобы в Москве как можно скорее узнали о провале «Красной капеллы». Передавать через нее стратегическую дезинформацию не было никакой возможности. К тому времени советская сторона уже знала о провале наиболее ценных берлинских агентов. Оставшаяся агентура на оккупированной территории, работавшая под контролем гестапо, ранее доступом к серьезной информации не располагала, и было очень трудно разработать правдоподобную версию, почему они вдруг такой доступ получили. Сообщать же в Москву ложные сведения о положении во Франции и Бельгии и передвижении там немецких войск, что, в принципе, можно было делать от имени Треппера и его людей, не имело большого смысла. Ситуация на Западе имела для Москвы лишь второстепенное значение. Потому-то Мюллер и Борман изначально решили использовать оказавшуюся в их распоряжении радиосеть «Красной капеллы» для зондажа сепаратного мира. Причем делали они это втайне от Гитлера. Вплоть до поражения на Курской дуге и краха Италии фюрер и слышать не хотел о сепаратном мире ни с западным, ни с восточным противником. Позднее же он был уверен, что сносных условий ни в Москве, ни в Вашингтоне и Лондоне добиться не удастся, пока западные союзники и Советский Союз не вступят в открытую конфронтацию друг с другом. Очевидно, «Сладкая парочка» Мюллер и Борман собиралась сообщить Гитлеру о своих контактах с Москвой только тогда, когда удастся выработать приемлемые условия мирного договора. До тех пор зондаж сепаратного мира с Москвой приходилось маскировать под разведывательную радиоигру.