Единственное правдоподобное объяснение всем этим чудесам следующее. Мюллер и Паннвиц не были вполне уверены, что Москва знает о провале «Красной капеллы». Поэтому они посчитали, что будет лучше выпустить Треппера, организовав ему побег, а тот уж наверняка предупредит Центр, что все радисты работают под контролем гестапо, и, значит, предложения о сепаратном мире действительно исходят из руководящих кругов нацистской Германии. Ведь война приобретала все более неблагоприятный для Рейха оборот, и единственное спасение Борман и Мюллер видели в соглашении с Советами. Параллельно же гестапо использовало «Большого шефа» как наживку, с помощью которой удалось поймать на крючок многих участников антифашистского подполья.
Версия о «Красной капелле» как канале связи для зондажа германо-советского сепаратного мира хорошо объясняет, почему руководители спецслужб Рейха, Шелленберг и Гелен, в своих мемуарах считали соответственно Мюллера и Бормана… советскими агентами. Шеф зарубежной разведки РСХА, выступавший, как я уже говорил, за сепаратный мир с западными союзниками, утверждал: «В 1945 году, здраво оценивая общую ситуацию и учитывая опасность, связанную с занимаемым им положением, Борман предпринял решительную попытку перейти в восточный лагерь.
Вторым представителем руководящих кругов, имевших явную склонность к России, был Мюллер. Серьезные подозрения относительно искренности его работы против России у меня впервые возникли весной 1943 года, после окончания совещания атташе по делам полиции в иностранных государствах. Мюллер, мои отношения с которым становились все более враждебными, в тот вечер был подчеркнуто корректен и вежлив. Я думал, что это оттого, что была уже почти ночь и он порядком успел напиться, но вдруг он сказал, что желал бы поговорить со мной.
Разговор пошел о „Красной капелле“. Он весьма настойчиво стремился выяснить причины, которые крылись за фактами измены, и хотел получить представления об образе мыслей, на основе которых такая измена стала возможной…
Вдруг Мюллер заявил: „…Если нам суждено проиграть эту войну, то причиной проигрыша будет не недостаточный военный потенциал, причиной будет духовная неспособность наших руководителей. У нас нет настоящих руководителей. Правда, у нас есть наш руководитель – фюрер, но на нем все замыкается. Возьмем толпу, находящуюся в его непосредственном подчинении. Кого вы там найдете? Они дни и ночи проводят в непрерывных ссорах: одни стремятся заручиться расположением фюрера, другие закрепить за собой власть. Несомненно, что фюрер давно уже это видит, но… предпочитает именно такой порядок вещей, для того чтобы властвовать. Вот в чем его главный недостаток. Как бы я ни хотел думать иначе, но я все более склоняюсь к выводу, что Сталин умеет делать эти вещи лучше. Подумайте только, что пришлось перенести его системе в течение последних двух лет, а каким авторитетом он пользуется в глазах народа. Сталин представляется мне сейчас в совершенно ином свете. Он стоит невообразимо выше всех лидеров западных держав, и если бы мне позволено было бы высказаться по этому вопросу, мы заключили бы соглашение с ним в кратчайший срок. Это был бы удар для зараженного проклятым лицемерием Запада, от которого он никогда не смог бы оправиться… Говоря с русскими, всегда ясно понимаешь, как обстоят дела: или они вам снимут голову, или начнут вас обнимать. А эта западная свалка мусора все толкует о Боге и других возвышенных материях, но может заморить голодом целый народ, если придет к выводу, что это соответствует его интересам…“.