Для того чтобы направить беседу по иному пути, я беспечным и шутливым тоном заявил:
– Превосходно, господин Мюллер. Давайте сразу начнем говорить „Хайль Сталин“, и наш маленький папа Мюллер станет главой НКВД.
Он посмотрел на меня, в его глазах таилась зловещая усмешка.
– Это было бы превосходно, – ответил он презрительным тоном, и его баварский акцент проявился сильнее. – Тогда бы вам и вашим твердолобым друзьям буржуа пришлось бы качаться на виселице…
Наш разговор происходил как раз в то время, когда Мюллер стал идеологическим перевертышем. Он уже не верил больше в победу Германии и считал единственно возможным выходом из положения заключение сепаратного мира с Россией. Это находилось в полном соответствии с его образом действий. Насколько можно было судить по ним, его концепция взаимоотношений государства с отдельной личностью с самого начала не была ни германской, ни национал-социалистической, а фактически была коммунистической. Кто знает, сколько людей под его влиянием перешло в восточный лагерь?
Мюллер прекрасно знал, что ему не удалось произвести на меня впечатление. Перемирие, которое мы заключили на один вечер, закончилось. Впоследствии из-за его враждебного отношения я потратил впустую немало нервов и сил. Между нами шла своеобразная дуэль в темноте, причем преимущество было на его стороне. Враждебность его особенно усилилась с конца 1943 года, когда он установил контакт с русской секретной службой, и мне пришлось считаться не просто с его личной неприязнью: я был объектом ненависти фанатика.
В 1945 году он присоединился к коммунистам, а в 1950 году один немецкий офицер, возвратившийся из русского плена, рассказал мне, что в 1948 году видел Мюллера в Москве. Вскоре после той встречи Мюллер умер».
Шелленбергу, конечно же, выгодно было представить шефа гестапо работающим на советскую разведку. Тогда и собственные провалы в работе на Востоке и неудачные попытки достичь сепаратного мира на Западе можно было хотя бы частично оправдать кознями «предателя Мюллера».
Идею Шелленберга о том, что Борман принадлежал к «восточному лагерю», подхватил и развил Гелен. В своих мемуарах бывший начальник отдела «Иностранные армии – Восток» сделал из рейхсляйтера чуть ли не главного советского шпиона. Объявил он о своем открытии весьма торжественно: «Здесь я хочу нарушить свое длительное молчание и сообщить о тщательно скрывавшемся Советами секрете, который может стать ключом к пониманию одной из самых удивительных и загадочных историй нашего века. Речь идет о роковой роли, которую сыграл ближайший соратник и доверенное лицо Гитлера – Мартин Борман – во время войны и первые послевоенные годы. Он был важнейшим источником информации и консультантом Советов, начав работать на Москву еще до русской кампании.