Вот только о будущем, ожидающем нас, мы говорили очень мало. Как-то было ясно и без разговоров, что мы останемся и будем выполнять задания любой ценой.
Странное, какое-то совершенно особое было тогда время. Не только для нас. Наверное, для всех русских людей. Изменилась система мышления, даже весь смысл жизни. Привычные ценности забылись, отошли на дальний план, а их место заняли новые, не всегда осознанные чувства и стремления.
Если бы кто-нибудь спросил нас тогда, почему мы согласились стать разведчиками, что именно толкнуло нас на такой далеко не безопасный шаг, вряд ли мы сумели бы ответить точно и вразумительно. Мы просто знали, что так надо. Так – правильно. Мы никогда не обсуждали вопроса, стоит ли защищать советскую власть, хороша ли она, и почему фашистов надо бить. Зачем? Мы были русскими людьми – этого было достаточно. Защищать мы собирались русскую землю и русскую столицу. Никакого другого места в этой войне мы для себя не видели.
Каждый из нас четверых подписал полоску бумаги с четырьмя буквами: НКВД.
Каждый из нас в довоенной жизни встречался со зловещим значением этого слова.
Тем не менее все мы хорошо знали, что не по отношению к НКВД взяли на себя обязательства. Конечно, покривил душой Комаров при первом разговоре со мной. Не по простому совпадению помещалась разведка в одном здании с НКВД. Мы постепенно узнали, что наши начальники были офицерами 4-го Партизанского Управления НКВД СССР. Но все равно в наших мыслях никогда не сочетались ни Егор, ни Комаров, ни Михаил Борисович, ни вся их служба, ставшая теперь хозяином нашей судьбы, с «карательным аппаратом пролетарского государства».
Мы жили тогда в каком-то почти праздничном сознании неповторимости происходящего.
Мы понимали, конечно, что за веселыми, забавными эпизодами боевой подготовки скрывается перспектива реальной борьбы с немцами в оккупированной Москве. Мы знали в глубине души, что ждало нас при первой ошибке. Но ведь другого, не менее честного пути не было. И мы потихоньку гордились, что никогда не говорили друг с другом о возможном исходе.
Все это было именно так, наверное, потому, что мы чувствовали, как думало в те дни большинство нашего народа. Потому, что миллионы были бы готовы занять наше место. Потому, что вместе с миллионами других русских людей мы поняли истинные цели нацистского нашествия, остро ощутили опасность, повисшую над Родиной и в первую очередь над Москвой.
Особенно ярко и горько почувствовали мы готовность правительства отдать Москву 15 октября. В этот день Маклярский вызвал нас к себе, в здание НКВД. Когда мы шли с Сергеем по коридору седьмого этажа, на этот раз полуосвещенному и мрачному, навстречу нам попадались один за другим спешащие, растерянные, изможденные сотрудники. В руках у них были ворохи бумаг. Архивы срочно уничтожались уже и в здании НКВД.