Когда ей было семнадцать лет, она мечтала о карьере журналиста. В девятнадцать хотела стать актрисой. Но в двадцать один ее увлекли история и музеи. А потом ее угораздило влюбиться в Адама, и на этом ее мечты и надежды закончились.
— Получить звание? — нахмурившись, возразил он ей, когда она сказала, что хочет продолжать учиться. — Даже не думай: у нас скоро появятся дети, и ими надо будет заниматься.
Но никаких детей не предвиделось. Виноват Адам — у него что-то не в порядке со здоровьем, но он настоял на том, чтобы лечиться пошла Кэт.
Кэт пересмотрела достаточно сериалов, где женщины мучились с детьми и их воспитанием.
И в один прекрасный день она сказала себе: «Не будь дурой, никаких детей. Никаких!»
На маленькой кухне студенческого общежития немного тесновато. Весь стол завален зелеными авокадо и золотистыми яблоками и грушами. Для Дарвин наступил конец длинной недели. К счастью, она всегда заканчивалась встречами в клубе вязания, и это поднимало ей настроение.
Дарвин налила себе чаю и сделала несколько глотков.
— Черт, вкусно! — с удовольствием заметила она, обращаясь к соседке по студенческому общежитию, сидевшей за столом. Соседка специализировалась на историческом периоде двенадцатого столетия. Они были знакомы друг с другом, и Дарвин даже изучила ее тезисы. — Я всегда пью чай, когда хочу отдохнуть. Немного помогает. Будешь?
Женщина кивнула, не поднимая головы. Она читала газету, и Дарвин не могла удержаться от того, чтобы не заглянуть в нее. В разделе экономики сплошь дурные новости. Дарвин кашлянула и добавила:
— А как твои научные изыскания?
Женщина подняла на нее глаза. Выглядела она не слишком довольной.
— Послушай, не надоедай мне, Дарвин, ты что, не видишь, я занята!
— Я думала, мы немного поболтаем… — отозвалась девушка смущенно. Кроме них, на кухне никого не было.
Она взяла свою чашку и стала пить чай, подумав, что кексы Дакоты оказались бы весьма кстати. Ну конечно, она кое-что припасла с собой после вчерашней встречи. Дарвин открыла сумку и стала перебирать пакеты. Среди них попадались разрозненные листы с записями, сделанными на заседании. Наконец она отыскала пакет с выпечкой, кексы еще даже не остыли.
— А ты уже написала свою работу, Джефф?
Женщина перестала читать газету и посмотрела на Дарвин. Затем встала и торопливо вышла из кухни.
Дарвин вздохнула. За все пятилетнее пребывание в Рутгерс у нее не набралось бы и троих друзей.
«Они тебе просто завидуют, поскольку ты очень умная», — обычно успокаивала ее мать, когда Дарвин приезжала к ней и жаловалась, поглядывая в окно на дождливый городской пейзаж Сиэтла. Ее мать, разумеется, считала ее очень умной и образованной, сама она отучилась в школе только шесть классов. Но Дарвин удавалось не смотреть свысока на мать, чтобы та не чувствовала себя неуютно рядом с ней. Почему-то раньше, в школе, к Дарвин относились по-другому, с ней многие хотели дружить, и не потому, что она помогала с домашними заданиями. И у нее даже имелась лучшая подруга, девочка, жившая в доме через улицу, но, к сожалению, ее семья давно переехала. Дарвин старалась быть интересной, иногда даже позволяла себе острить и шутить в библиотеке. Но такова жизнь: люди, которые охотно смеются над вашими шутками, отнюдь не спешат стать друзьями.