В огненной купели (Корюков) - страница 6
Единоверческая церковь в с. Быньги. Фото С. Чумакова
Вот как рассказала моя старшая сестра (и крёстная мать) Татьяна, о моём крещении. Я был в семье последним, одиннадцатым, ребёнком и все мои старшие братья и сёстры с удовольствием принимали в этом участие:
«Тебя крестил дедушко, в своей избушке, в Легушанке, на берегу Нейвы, в Алексеев день. Он был очень старый, с огромной седой бородой, я уж и имя его забыла. Он дал мне ведро и попросил принести воды из реки. Я зачерпнула в проруби воду и принесла в избушку. Там уже собрались все наши. Дед немного подогрел воду на плите, вылил её в купель, а затем прочитал молитву и окунул тебя три раза с погружением. Иван (мой старший брат – погиб в Венгрии) стал твоим крёстным отцом, а я – матерью крёстной».
Примерно так крестили в те годы моих сверстников из кержацких семей. Все мои братья и сёстры, друзья-товарищи по школе и улице были окрещены. Православные тоже крестили детей в Белой церкви, она практически действовала «втихую» все эти годы богоборчества. Затем, в годы войны, с целью объединения народа и власти, все храмы, по указу И. Сталина, были открыты, и в них стали молиться, кроме Красной церкви и часовни посреди села, из которой ещё до войны стали строить клуб. Старообрядцы стали посещать другую часовню, за прудом. Я вспоминаю, что примерно до пятого класса в Пасху и Рождество регулярно посещал с матерью эту часовню, где встречал немало своих одноклассников и одноклассниц. Но после, в старших классах, после вступления в пионеры, а потом в комсомол, многие перестали посещать храм, сказывалась антирелигиозная пропаганда и мы постепенно отходили от постов и молитв.
Посты в нашей семье, как говорила мать, раньше соблюдали строго, особенно до войны, а в войну и после, в голодные годы, строго постовала лишь одна мать, что делать – есть всегда хотелось. Так что не приходилось разбираться, ели и постное и скоромное. Мы состояли в колхозной семье, имели приусадебный участок 25 соток. Единоличники, то есть рабочие и служащие завода, промартели, школ, больницы и совхоза получали участок в 15 соток. Многие, и мы в том числе, имели свой скот: корову, бычка, овец, коз и птиц. В селе было четыре больших табуна, не считая совхозных и колхозных. И хотя платили налог за каждую голову живности, что-то оставалось и себе. Кроме того, в колхозе было организовано общее питание работающих колхозников, кормили и детей в многодетных семьях. Одним словом, выживали, с голоду в колхозе никто не умер, хотя на заводе в Невьянске, говорят, такие случаи были.