– Я пытался переводить. Вы понимаете по-испански?
– Нет.
– Но вы слышали о Сан-Хуане де ла Крусе?
– Ровно ничего.
– Был у них такой мистик. Один из лучших поэтов Испании. Мне показалось, что его стоит перевести на английский язык.
– Можно взглянуть на ваш перевод?
– Это только черновой вариант, – сказал Ательни, но поспешно протянул Филипу листок: ему явно хотелось показать свою работу.
Стихи были записаны красивым, но каким-то необычным и совершенно неразборчивым почерком: буквы были похожи на готические.
– Как у вас хватает терпения так писать? Чудо, а не почерк!
– А почему бы людям не писать красиво?
Филип прочитал первую строфу:
Непроглядною ночью.
От любовной тревоги сгорая, – О, счастье! – Я двинулся в путь незаметно, И мой дом погрузился в покой…
Филип поглядел на Торпа Ательни с любопытством. Он сам не мог понять, отталкивает его новый знакомый или, напротив, привлекает к себе. Ему померещилось, что тот говорит с ним как-то свысока, – он даже вспыхнул при мысли, что может показаться ему смешным.
– У вас редкая фамилия, – заметил он, чтобы нарушить неловкое молчание.
– Это старинная йоркширская фамилия. Было время, когда главе нашего рода дня не хватало, чтобы объехать верхом свои владения, но все это величие – в прошлом. Промотано, пущено на ветер.
Ательни был близорук и, разговаривая с собеседником, глядел на него очень пристально. Он взял в руки свой томик стихов.
– Вам бы надо было научиться читать по-испански, – сказал он. – Благородный язык. Он не так слащав, как итальянский: итальянский – язык теноров и шарманщиков, зато в испанском языке есть величие; он не журчит, как ручеек в саду, а бурлит и вздымается, как могучая река в половодье.
Эта высокопарная манера выражаться забавляла Филипа, но у него была слабость к риторике, и он с удовольствием слушал, как Ательни красочно и пылко описывает великолепие «Дон Кихота» в оригинале и романтическую, прозрачную, страстную музыку волшебника Кальдерона.
– Мне пора продолжать обход, – сказал наконец Филип.
– Ах, простите, я вас задержал. Попрошу жену принести снимки Толедо и покажу вам. Заходите поболтать со мной, когда будет время. Вы даже себе не представляете, какое это для меня удовольствие.
С тех пор Филип старался урвать каждую свободную минуту, чтобы потолковать с журналистом; дружба их крепла; Торп Ательни был хорошим собеседником. Он не поражал остроумием, но говорил с увлечением и живостью, зажигая воображение; Филип, который так любил жить в мире фантазии, чувствовал, что его ум обогащается новыми образами. Ательни был хорошо воспитан. Он был значительно старше, знал жизнь и книги куда лучше, чем Филип; у него был настоящий дар вести беседу, и он этим гордился. Понимая, что в больнице он пользуется общественной благотворительностью и должен подчиняться ее строгим правилам, Ательни терпел эти неудобства легко и с юмором. Однажды Филип спросил его, зачем он лег в больницу.