Глаза ее инстинктивно поискали зеркало, но в комнате его не было; она подняла руку и пригладила челку.
– А что скажут соседи, когда узнают, что я здесь живу? – спросила она вдруг.
– Кроме меня, в доме живут одни хозяева. Хозяина целыми днями нет, а с хозяйкой я встречаюсь только по субботам, когда плачу за квартиру. Их никогда не видно. С тех пор как я здесь поселился, мы и двух слов не сказали друг другу.
Милдред пошла в спальню, чтобы распаковать свои вещи. Филип попытался читать, но ему мешало радостное возбуждение; он откинулся на стуле, дымя папиросой, и с улыбкой в глазах смотрел на спящего ребенка. Он был счастлив. Филип был совершенно уверен, что больше не любит Милдред. Его даже удивляло, что былое чувство улетучилось безвозвратно: теперь он испытывал к Милдред даже легкое физическое отвращение; он знал, что, если дотронется до нее, у него побегут мурашки по коже. Это было ему непонятно. Раздался стук в дверь, и Милдред снова вошла в комнату.
– Послушай, зачем ты стучишь? – спросил он. – Ты уже осмотрела наши хоромы?
– Я еще никогда не видала такой маленькой кухни.
– Не бойся, она достаточно велика, чтобы готовить наши роскошные яства,
– весело ответил он.
– В доме ничего нет. Пожалуй, надо пойти и купить чего-нибудь.
– Хорошо, но разреши тебе напомнить, что мы должны изо всех сил экономить.
– Что взять на ужин?
– Что сумеешь приготовить, – рассмеялся Филип.
Он дал ей денег, и она ушла. Через полчаса она вернулась и положила покупки на стол. Поднявшись по лестнице, она совсем запыхалась.
– Послушай-ка, у тебя малокровие, – сказал Филип. – Придется тебе попринимать пилюли Бло.
– Я не сразу нашла лавку. Купила печенку. Правда, вкусно? А много ее не съешь, так что она выгоднее мяса.
На кухне была газовая плита. Милдред поставила печенку жариться и вернулась в гостиную, чтобы накрыть на стол.
– Отчего ты ставишь только один прибор? – спросил Филип. – Разве тебе не хочется есть?
Милдред вспыхнула.
– Я думала, что ты не захочешь есть со мной вместе…
– С чего ты это взяла?
– Я же только прислуга, правда?
– Не будь дурой. Что за глупости!
Он улыбался, но ее смирение как-то странно его кольнуло. Бедняжка! Филип вспомнил, какой она была, когда они познакомились. Он помолчал в нерешительности.
– Ты, пожалуйста, не думай, что я оказываю тебе милость, – сказал он. – У нас с тобой деловое соглашение: я предоставляю тебе жилье и стол в обмен на твой труд. Ты мне ничем не обязана. И для тебя в этом нет ничего зазорного.
Она ничего не ответила, но по щекам ее покатились крупные слезы. Филип знал по своему больничному опыту, что женщины ее круга считают работу прислуги унизительной; помимо своей воли он почувствовал легкое раздражение, однако тут же себя выругал: ведь она устала и была больна. Он помог ей поставить еще один прибор. Ребенок проснулся, и Милдред сварила ему кашку. Когда печенка поджарилась, они сели за стол. Из экономии Филип пил теперь только воду, но у него сохранилось полбутылки виски, и он решил, что Милдред полезно выпить глоточек. Он старался, как мог, чтобы ужин прошел весело, но Милдред сидела усталая и подавленная. Когда они поели, она пошла укладывать ребенка.