— Людьми играет судьба. Она вновь свела вас со мной. Я — человек, созданный судьбою!
И вдруг, повернувшись к Ковалевской, он мягко вымолвил:
— Вас, сударыня, я также знавал в Петербурге я в Париже… Я любовался тогда вашей красотой, равной вашей учености… Такой я вижу вас и сейчас… Вы имели мужество пренебречь всеми опасностями Азии, когда дороги её были еще для вас открыты— захотите ли вы погибнуть только потому, что для вас теперь нет обратного пути?
Этот странный человек, после угроз пробующий их увлечь, очаровать, возбуждал в Ковалевской, Меранде и остальных— невольное смятение, которого они не в состоянии были скрыть.
Тимур понял это и быстро прибавил:
— Я даю вам два дня на размышление. Вы останетесь в одной из моих палаток. Если вы не захотите остаться со мной и служить мне — вы должны умереть. Так повелевает закон Азии!
Говоря эти слова, татарин отступал понемногу назад, до портьеры, которая, по его жесту, раздвинулась, затем перешагнул порог и исчез раньше, чем пленники успели возразить хоть одно слово.
— Ну, тип!.. — вскричал доктор, вздохнув с облегчением. — Он меня положительно взволновал!.. Трагик!.. Артист!.. Смесь Наполеона и Манжена!.. Что за человек!.. Он знает вас, Меранд, и вас, барышня!.. Одну минуту я думал, что он примет вас в свои объятия! Он притворяется, что скорбит о вашей участи и исчезает, сделав новую угрозу, как чёртик в коробочку. Нечего сказать, стоило тащиться более тысячи километров, от озера Эби-Нор, только для того, чтобы наши шеи могли послужить точильным бруском для этих сабель!
И славный доктор свирепо посмотрел на черных колоссов, неподвижно стоящих вдоль стен. Однако, пришел китайский офицер, проводивший их сюда, и сделал им знак следовать за ним.
Он ввел их в соседнюю палатку, выстланную коврами, на которых лежали подушки. Дверь её вела в отгороженную часть лагеря.
Внутренность палатки была очень мрачна, но пленники вошли туда, не раздумывая.
— Вы можете свободно входить и выходить. Вам только запрещается далеко отходить от палатки! — сказал по-русски китайский офицер.
Они не ответили ничего. Но, когда он проходил мимо Ковалевской, — та тихо шепнула ему несколько слов. Почти не остановившись, офицер сделал легкий кивок головою, в знак, что он понял, и ушел.
Совершенно разбитые пятичасовым парадным маршем и только что разыгравшейся драматической сценой, пленники расселись и разлеглись на коврах.
— Теперь мы можем начать «диалоги мертвецов!..» — заявил Ван-Корстен, язык которого никогда не любил быть праздным: —добренький Тимур подарил нам двое суток. У нас найдется, чем их наполнить. Мало умирающих на своем смертном ложе могли бы вспомнить столько интересного, как мы! Герман, предлагаю тебе стенографировать, пиши последние беседы, и мы испросим у Тимура разрешение отослать их в Европу. Хотя, быть может, он пожелает их издать сам!.. В таком случае — мы завещаем ему наши авторские права. И так, милостивые государи, заседание открыто!