Асо шел домой растерянный и усталый. Его одолевали противоречивые мысли. Какое счастье, что у них такая соседка, как Оймулло! Она и за домом присматривает, и дочку их воспитывает. Но вот ему, Асо, приходится ехать в Душанбе, а Фируза безотлучно целый день на работе, дел становится все больше… Что же будет с домом, когда он уедет? И Оймулло и ее муж сильно постарели, они как заходящее солнце над горой: вот-вот скроется, и — навсегда! Но не ехать в Душанбе нельзя… Ведь у товарищей, уехавших туда, тоже есть жены и дети. Надо ехать в Восточную Бухару! Непременно! Там нужны такие люди, как он. Это он хорошо понимает. Тем более что в Бухаре много людей для любого дела, работа кипит, а в Душанбе их нехватка.
Асо дошел до своего дома. Калитку на засов не запер, зная, что Фируза еще не вернулась домой. Идя во внутренний двор, он услышал, как Оймулло пела колыбельную, укачивая ребенка.
Увидев вошедшего в комнату Асо, она кивком головы пригласила его сесть. Потом, заглянув в люльку, тихо пропела:
— Спи, спи, скорее засни,
Скоро папа придет, спи, мама придет, спи…
Спи, маленький, спи,
Гиацинт мой, спи, соловей мой, засни…
Ну вот, кажется, уснула. Сегодня прямо замучила она меня своими вопросами: где мама, где папа? Спасибо дедушке, это он смастерил люльку… стало легче с ребенком управляться… Что же вы стоите? Снимите камзол, вы совсем промокли!
— Ничего, поднимусь к себе, разденусь. А жена еще не пришла?
— Нет, что-то запаздывает… Будете есть суп?
— Хорошо, спасибо! Сначала переоденусь! — И он вышел. Оймулло подошла к мужу и, стараясь говорить потише, сказала:
— Он, кажется, чем-то озабочен, ты не заметил?
— Нелегко заниматься государственными делами, — сказал Тахир-джан. — Забот полно.
— Да, басмачи подошли уже к Ситораи Мохи Хосса… Народ волнуется, запуган, распространяют всякие страшные слухи… Понятно, это не может не беспокоить такого преданного делу работника ЧК, как Асо.
— Конечно! Назиры наши уж больно беспечны. Развлекаются. А все дела ложатся на таких людей, как Асо… Вот кто-то пришел, — прислушавшись, сказал Тахир-джан.
— Фируза, наверное. Даже не зашла к нам — видно, сильно промокла, бедняжка. Хоть бы в комнатах было тепло…
Действительно, это была Фируза. Ей не хотелось сейчас заходить к Оймулло. Если дочка проснется или еще не спит, то кинется к ней на руки и уже не отпустит. А Фируза вся мокрая, сначала нужно переодеться, а уж потом спуститься к старикам.
Войдя в свою комнату, Фируза удивилась, увидев мужа. Он не снял с себя даже мокрого камзола, сидел за столом, углубившись в чтение какого-то письма.