Я направил на него камеру, вновь щелкнул и остановился, глядя Зухуршо в лицо. Он бросил пару слов Гафуру, стоящему рядом, и крикнул Занбуру:
«Сколько успел?!»
«Я не считал», — растерянно сказал примат.
«Начинай сначала, — велел Зухуршо. — Гадо, теперь ты считай. Он не умеет».
Ко мне подошел Гафур:
«Пойдем».
Сопротивляться было глупо. Потащи он силком трепыхающегося фотографа, это свело бы на нет впечатление от протеста. Гафур проводил меня к стоящим у стены боевикам. Один из них толкнул локтем:
«Брат, меня тоже сними».
Экзекуция продолжалась. Зухуршо насладился еще несколькими архаическими методами — ярмом, колодками, подвешиванием на вывернутых за спину руках — и пошел по второму кругу. Меня начало мутить от криков и вида истязаемых. Наконец пытки закончились. Зухуршо спустился с крыльца:
«Идем».
Я и не ожидал, что он накажет при народе. Меня усадили меж Гафуром и Занбуром в черную «Волгу», стоявшую в стороне. Поднялись ко дворцу, во дворе которого Зухуршо приказал:
«В зиндон».
Несколько дней назад закончилось строительство подземной тюрьмы — зиндона. Во дворе была вырыта большая яма глубиной метра три, перекрытая настилом с квадратной дырой посредине — входом и окном одновременно. Над ямой сложили из камня сарайчик. Тюрьма, вероятно, предназначалась для особо важных узников — не думаю, чтоб скаредныйЗухуршо взял бы простого мужика на содержание, пусть самое скудное.
Гафур отвел меня в каморку над зиндоном. Кроме Зухуршо в нее набилось столько башибузуков, сколько вместилось.
«Прыгай в яму!» — свирепо приказал Зухуршо.
Ситуация становилась донельзя нелепой и унизительной. Я попытался сохранить достоинство и чувство юмора:
«Только с парашютом».
«Не хочешь, не надо, — сказал Зухуршо. — Гафур, сними с него одежду. Потом брось в зиндон».
Гафур схватил меня за руку. Я попытался вырваться, но он был силен как бык.
«Постой! Я сам…»
Уже потом, размышляя в темноте, я казнил себя за то, что дал слабину. Но тогда было просто нестерпимо вообразить, как меня насильно бросают в эту яму. Я заранее ощутил омерзительное ощущение беспомощности, которое испытаю, когда примат потащит меня к дыре в полу. Унизительно. Но это полбеды. Оказаться абсолютно голым перед всей этой сволочью — наверное, для меня это было страшнее всего, хотя я и не считаю себя чрезмерно стыдливым. Но одно дело — нудистский пляж или сауна с друзьями, а другое — перед чужими, враждебными, насмешливыми… И где-то на заднем плане промелькнула подлая мысль: если уж ямы никак не избежать, то лучше оказаться там в одежде…
«Отпусти его, Гафур, — приказал Зухуршо. — Он сказал, что хочет сам спрыгнуть. Я не возражаю. Пусть прыгает».