Отраднее влачить сундук с песком в пустыне,
Чем матери нести весть скорбную о сыне.
По темным улицам мы добрались до дома, где живет моя сестра Бозигуль, и остановились у калитки в заборе.
— Дядя Сангин! Эй, дядя Сангин! — закричал Джав.
Мой зять Сангин вышел в портках и длинной рубахе, неподпоясанный, с керосиновой лампой в руке. Увидел меня, хитро ухмыльнулся:
— Эъ! Я думал, бык забрел, мычит… Оказалось — шурин. Наверное, по той русской белой женщине соскучился. Ночью, чтоб никто не видел, пришел.
Я молчал.
— Не угадал? — продолжал Сангин. — Тогда, наверное, пару совхозных баранов тайком зарезал. Одного мне привез.
Он шагнул к лошади и протянул лампу, чтобы разглядеть сверток, перекинутый через седло. Я крепко обнял его и сказал:
— Сангин, брат… это Ибод.
Он окаменел под моими руками. Слабо прошептал:
— Плохая шутка, брат. Нельзя так шутить.
Я обнял его еще крепче. Он простонал:
— Богом клянусь, этого не может быть!
Я сказал:
— Брат, Аллах лучше знает.
Он выронил лампу, стекло разбилось, огонь погас. Сангин обхватил меня, прижался лбом к моему плечу и заплакал. Так мы стояли. Что я мог ему сказать? Чем утешить? Сангин поднял голову:
— Как он умер?
— Вазиры его убили. На пастбище.
Я ощущал, как напряглись его мышцы. Он грубо и злобно сжимал меня, как борец противника, но я понимал, что борется он со своей яростью. Потом Сангин оттолкнул меня, подошел к калитке, распахнул и сказал буднично:
— Заводите.
Джав потянул за узду, завел лошадь во двор. Мы начали развязывать шерстяную веревку, которая притягивала тело Ибода к седлу. Сангин, скрестив руки на груди, смотрел, как мы работаем.
— Кладите здесь, — и он указал место посреди двора.
В этот миг я услышал вопль, который ожег сердце как огнем. Кричала моя сестра Бозигуль. Она вышла из дома, увидела Ибода, лежащего на попоне. Бросилась к сыну, приникла к телу и вопила без слов как раненый зверь. Все женщины, бывшие в доме, — старая мать Сангина, сестра, жена его брата, две дочери, — выскочив во двор, завыли:
— Ой, во-о-о-о-й! Вайдод!
На крик во двор Сангина, как бывает всегда, когда в чей-то дом приходит смерть, начали собираться ближние соседи, рыдая и спрашивая:
— Как умер бедный Ибод?
И Джав объяснял:
— Вазиронцы его убили. Пастбище Сарбораи-пушти-санг отобрали…
Так весть о том, что случилось, пронеслась по всем гузарам. Вскоре явились уважаемые люди: мулло Раззак, раис, Гиёз-парторг, сельсовет Бахрулло, престарелый Додихудо… Мужики сбежались — Шер, Дахмарда, Ёдгор, Табар, Зирак, хромой Забардаст и другие — столпились у забора в мрачном молчании. Многие не поместились и с темной улицы заглядывали в освещенный керосиновыми лампами двор. Сангин время от времени оглядывал приходивших, будто чего-то ждал. Мулло Раззак подошел к моей сестре, сказал мягко: