Ей стало тягостно сидеть одной дома, и она вышла на улицу.
Вернувшись в парк, Растокин увидел идущую впереди по аллее Марину, позвал ее. Но она, видимо, не слышала, шла, не оборачиваясь. Тогда он позвал громче. Марина остановилась.
– Валентин! – невольно вырвался у нее вздох облегчения, но она тут же стала торопливо, словно оправдывалась, объяснять: – Вышла подышать воздухом. Такой чудесный вечер… Посидим?
Они сели на скамейку неподалеку от беседки.
В беседке в это время были Наташа и Матисян.
Увидев мать, Наташа затаилась.
Марина заметила скованность Растокина, взволнованное дыхание и почувствовала, как у самой в груди сделалось жарко, как толчками ударяет в голову кровь. И не в силах сдержать себя, растерянно призналась:
– Столько лет прошло, думала, забыла… тебя… А увидела… Как не хотелось мне в ту ночь отпускать тебя в разведку… Словно предчувствовала… – Она умолкла, говорить ей было тяжело и трудно.
На помощь пришел Растокин:
– А помнишь, как собирались в загс?
– Еще бы! – воскликнула Марина. – Мне испортили в ателье свадебное платье, я страшно расстроилась, разревелась… Дура… К чему это платье? Расписались бы, может, все пошло бы по-иному.
– Возможно, – не совсем уверенно проговорил Растокин.
Они оба замолчали, очевидно, думая о том, как бы сложилась их жизнь, если бы они были вместе. Растокин не осуждал Марину, каждая девушка, наверное, поступила бы так же, узнав о гибели своего жениха, одинокой оставаться бы не стала. Но в глубине его сознания все же сверлила грустная мысль – слишком уж как-то поспешно вышла она замуж, могла бы подождать его и подольше: не все похоронки подтверждались.
А Марина думала о том, что напрасно тогда поверила в гибель Растокина, о которой ей сообщил в письме Кочаров, и осуждала себя за то, что не навела справки о Растокине сразу же после войны в соответствующих органах. «А может, Кочаров написал так, чтобы добиться моего согласия на брак?»
Ей стало не по себе.
Внутри пронесся леденящий холодок, и она зябко повела плечами.
– Посвежело… С реки потянуло…
Растокин снял тужурку, прикрыл плечи Марины. Она рассеянно продолжала:
– Максим очень изменился. Стал вспыльчивым, раздражительным. Вот и с тобой…
– Я понимаю его, – ответил Растокин. – Полк передовой, везде хвалят… А тут приехали и начинают…
Вспомнив, как жаловался ей Кочаров на излишнюю придирчивость и необъективность Растокина в оценке полка, она заметила:
– Может, и в самом деле не нужно было поднимать такой шум? Все-таки друзья…
«Вот и ты о том же…» – досадливо подумал Растокин.
– Есть вещи, Марина, которые выше дружбы.