– Сережа! – она подбежала к нему, ткнулась лицом в грудь.
Сергей растерянно стоял посреди палаты, вяло перебирал руками рассыпавшиеся по ее спине шелковистые волосы. Хотя он и желал этой встречи и мечтал о ней, все же ее приход взволновал его до крайности.
Он приподнял ее лицо, прижался губами к ее мокрым от слез глазам.
– Мучитель ты мой… – отстранилась она.
– Прости, Катюша, я был тогда просто глуп…
– Столько пережила из-за тебя…
– Прости…
Он отошел к окну. Катя подошла, положила руки на его плечи.
– Не будем больше вспоминать об этом. Скажи, как твои раны?
Сергей наклонил голову, полушутя ответил:
– Мои раны заживают, лишь одна из них болит… – и, обняв Катю, закружил ее по палате.
– О, да тебя пора выписывать! – отбивалась она. – Ишь, прижился тут! За тобой, видно, хорошо ухаживают?
– Стараются…
– То-то одна сестричка только что таким измерила меня взглядом, будто ножом на части разрезала.
– Дня через три выпишут.
– А как чувствует себя Исмаилов?
– Гораздо лучше… А вначале очень плохо было ему, очень…
– Скажи, вам обязательно надо было лезть в речку?
– Обязательно…
Вошла медсестра. Сергей торопливо выпил микстуру, подал ей мензурку. Она молча взяла ее и, обдав Катю холодным взглядом, вышла из палаты.
– Видел, как она посмотрела на меня? – улыбнулась Катя.
– Она ко всем посторонним так… А как сестричка – заботливая, уважительная.
Сергей хотел поцеловать Катю, но в это время медсестра открыла дверь, позвала его на обед.
* * *
Странное состояние испытывала Марина. Она всегда была деятельная, активная, а теперь на нее вдруг нашла апатия, делать ничего не хотелось, все валилось из рук.
Как всегда, тихо вошел Иван Кузьмич, постоял у двери, помялся, не решаясь проходить дальше. Он почему-то до сих пор, сколько знает Марину, испытывал в ее присутствии стеснительность, неловкость, словно в чем-то перед ней провинился, и она не прощала ему той обиды.
Прожив у сына три недели, он загрустил по дому и нежданно обрадовался, когда получил от жены телеграмму. Она сообщала, что расхворалась, просила возвращаться. У него и у самого не раз уже возникали такие мысли («погостил и хватит»), да все стеснялся сказать об этом сыну. Сдерживали его и неопределенность в службе сына, свалившиеся на него неприятности.
Он вытащил из кармана телеграмму, подал Марине.
– Старуха вот телеграмму прислала. Расхворалась… Домой зовет. Надо собираться. Загостился я тут…
Прочитав телеграмму, Марина вернула ее обратно.
– Подождите дня два-три…
– И надо бы, да не могу. У вас тут все живы-здоровы… И Максим никуда не денется. Ну, поругают, накажут… Не без этого… А там человеку плохо. Поеду, трудно ей без меня одной-то…