– А на кого он похож?
– На тебя: серые глаза, светлые ресницы и волевой подбородок.
– Маленький мой, как же я хочу его увидеть.
– Он в детдоме. Его у меня забрали совсем маленьким, когда по этапу отправили в лагерь.
– Родная моя, сколько же ты натерпелась? В чем они тебя заподозрили?
– Это уже не имеет значения. Что-то там у них не стыковалось, а потом я не выполнила то, что они мне приказывали.
– Что они тебе приказывали?
– Стать любовницей Вильгельма и узнать у него адреса разведшкол, куда направляли наших пленных.
– С ума сойти можно! Как же так?
– Вот и я так думала: «Как же так?»
Косте очень хотелось обнять любимую, но было светло, а уединиться негде. Они смотрели друг на друга и ласкали глазами, любили глазами. Но в их романтическое настроение, ворвалась жестокая реальность момента. Они услышали: «Третий взвод в атаку!»
– В атаку, за мной – закричал Костя и первым выскочил на бруствер.
Тася поспешила за ним, решив, что не должна отставать от него ни на метр. Она теперь должна быть рядом с ним всегда и во всем. Их взводу необходимо было выбить немцев из небольшого участка окопа, где они еще оставались. Переменщиков плотно прикрывала артиллерия. Вокруг проносились пули, осыпались на голову и плечи грязные комья земли, но она упорно бежала за Костей. Простреливался каждый метр. Немцы оказывали яростное сопротивление. Рядом кто-то падал замертво, сраженный пулей, кто-то получал ранение и полз назад, зная, что он уже искупил свою вину и прощен. Теперь бы только живым выползти из этого смертельного ада. Кто не мог ползти из-за тяжелого ранения, ждал Аню. Взвод бежал вперед, и весь огонь перемещался за ним, но доставали пули и осколки снарядов и сюда, где остались убитые и раненные. А те, кто уцелел из бежавших, уже вступили в рукопашную в окопе и в близи его. Кололи друг друга штыками, стреляли в упор, били прикладами. Рукопашная была настолько яростной, что поразила воображение Таси. Она остановилась от ужаса. Искаженные лютой ненавистью и злобой лица мелькали перед нею. Страшные, перекошенные, с выпученными глазами и открытыми ртами, орущими не понятно что, но что-то, что олицетворяло непримиримую вражду и ненависть. Разинутые рты испускали сумасшедший ор, не человеческие звуки, а звериное отчаяние. «Вот она – война, не завуалированная романтикой война! Ты на такую войну хотела?!» Она никогда еще не убивала человека, и чувствовала, что не поднимется рука сделать это. Одно дело стрелять в небо, в невидимого пилота, а другое – в человека, стоящего рядом и смотрящего тебе в глаза. В этот момент увидела, как со спины, захватив рукою Костю за шею, немец заносит над ним кинжал. Одним рывком она оказалась рядом и с такой силой опустила приклад на голову немца, что череп раскололся, и брызги крови попали ей на лицо. Белая, как полотно, она опустилась на землю, машинально вытирая пилоткой капли крови. А Костя сражался уже с другими. Она встретилась взглядом с немцем, который, пользуясь ее невменяемым состоянием, направил дуло автомата ей в грудь. Понимая, что это конец, она подняла глаза к небу, туда, куда сейчас поднимется ее душа. Она была согласна. Пусть лучше туда, на небо, чем здесь. Там, по крайней мере, никого убивать не надо. Она как бы проверяла маршрут, по которому ей надо будет пройти. Но выстрела не последовало. Немец слабо улыбнулся, опустил дуло и спрыгнул в окоп. Вместе с убегающими, он удалялся по ходу сообщения в глубь обороны. Уставшие бойцы, подсчитывали оставшихся в строю.