Разговор принимал непонятный оборот. Этот циркач настаивал на том, что он и есть тот самый старичок, о котором грезил Джинн, что конечно же было полной лажей. Кому он на фиг нужен, чтобы его еще и звать? Хотя, очевидно, единственный способ от него спокойно избавиться — это подыграть ему. Значит, надо дать ему имя.
С одной стороны, назвать дядьку хотя бы Хоттабыч, раз уж он назвался джинном, было бы не просто просто, а еще и логично. Он как бы сам подталкивал к этому. Таким именем можно было бы свалить на дядьку детский испуг в несыгранной пьесе и тем отомстить ему за наглость присутствия. С другой стороны, непредсказуемость и преднеопределенность незнакомца наводили на мысль, что он может вдруг обидеться. И потом, было что-то божественно странное в том, чтобы при знакомстве с неизвестным самому давать ему имена и, значит, определения: незнакомец мог оказаться кем угодно и это «кто угодно» надо было придумывать самому. Как если бы, находясь на первом уровне любой компьютерной игрушки, играющий должен был сам определять правила игры для того, чтобы пройти этот первый уровень и оказаться на втором, еще более сложном, где опять придется все придумывать самому для того, чтобы попасть на третий, и так далее; но при этом все придумки играющего должны соответствовать стратегическим замыслам создателей игры, иначе игрушка не работает. Такого рода сотворчество, обычно естественное, как дыхание, в повседневной жизни в узловые моменты принятия решений для смены уровней доставляет боль страха ошибки и делает простые действия сложным выбором.
Время вежливого оправдания паузы закончилось, и надо было что-то сказать. И он сказал — как бы в отместку, не задумываясь о том, как вложенный в новое имя дядьки смысл повлияет на их общую судьбу:
— Я, правда, не понимаю, для чего вам все это нужно, но раз вы хотите быть джинном, ну, или типа, чтобы я принимал вас за джинна, тогда как насчет, ну, э-э, Хоттабыча?
— Хоттабыч — отлично. Только это слово, как слово само по себе, не много для меня значит. Значит, во многом я буду значить сам по себе, без привязки к имени. Вы не против?
— Не против, — смущенно почесал щеку Джинн. — Так чем обязан, любезный, э-э… Хоттабыч?
— Во-первых, обязан вам я, о чем уже неоднократно упоминал. Во-вторых, мне будет приятно, если вы перейдете на «ты». Состояние наших отношений предполагает именно такое обращение.
— Я буду стараться. — В тактике непротиворечия психованному фокуснику была своя польза: в разговоре появилась динамика, дающая надежду на скорое его завершение для избавления Джинна от надоедливого дядьки. — Можно не утруждаться рассказами про заточение и пребывание в кувшине — я читал «Тысячу и одну ночь» и кино про старика Хоттабыча смотрел. Дальше чего будем делать?