Вот только ныряльщики избегают друг друга. И их аргусы, кажется, тоже.
* * *
Когда она спросила, где ее родственник, я сказал: уехал. И больше ничего. Пускай связывается с ним, выясняет, спрашивает. Раз уж сама затеяла.
Она выглядела не столько виноватой, сколько злой. Обычный трюк сознания – злиться на того, с кем поступил не очень-то честно. Оправдывать себя. Подыскивать резоны.
Он сам виноват, наверняка говорила она себе, он свихнулся в глубоком космосе, в одиночестве, он вбил себе в голову бог знает что, придумал себе равноправного напарника, несуществующую неразделимую связь и не хочет лечиться.
За окном сиял роскошный, красно-золотой закат, какие бывают только на севере, дальнее озеро отражало небо, я взял аргуса и пошел прогуляться по берегу. Позвал ее, она отказалась.
На озере было прохладно. В камышах плавала ондатра.
Я показал ее аргусу, но его не интересовали животные. Даже собаки.
Он просто шел сам по себе, рядом со мной, словно на невидимой нитке, но занятый какими-то своими делами… Ковырнул передней лапой песок… поддел носом корягу…
Я подошел к нему, присел рядом и обнял за шею.
– Смотри, – сказал я, хотя применительно к аргусу это слово было нелепым, – это озеро. Наверняка ты его как-то чувствуешь; оно большое, мокрое и холодное. А там, в озере, плавают рыбы. Сейчас они укладываются на дно – спать. Они стоят в глубоких черных водяных ямах и шевелят плавниками. Считается, что они очень глупые. Но я так не думаю. Поэтому никогда не хожу на рыбалку… А ты как полагаешь?
Он, понятное дело, не ответил.
– У тебя нет определенного мнения насчет рыб? Эх ты.
В поиске я все время с ним разговаривал. Понятное дело. Чтобы не сойти с ума, надо с кем-то разговаривать. Мне казалось, он меня понимает.
Но что, если это был самообман, спасительное безумие, от которого мне так и не удалось избавиться? Тогда она права.
Я ощутил острое одиночество. Первый раз за все время.
Аргус продолжал сидеть, не пытаясь высвободиться, но я почувствовал себя глупо, разжал руки и встал.
– Пойдем, – сказал я, – пойдем домой.
В доме светилось окно, вместе со стеной леса на заднем плане все смахивало на слащавую картинку. Я уже взялся за дверь калитки, когда увидел, что аргус тычется во что-то носом.
– Не подбирай с земли, – сказал я ему.
Он с размаху сел на свой огузок и расставил передние лапы.
Я нагнулся.
Кусок сырого мяса. Прямо у калитки. И острый запах чеснока.
* * *
Она возилась у кухонной стойки. Ничего особенного не делала, просто вскрывала термопакеты. Она не умела готовить.
– Кто-нибудь заходил?