И как это Мордред не чувствует себя ущербным по сравнению с ними? Или чувствует и поэтому их ненавидит? Или, что еще унизительней, он не чувствует себя ущербным, потому что сравнивает себя не с ними. Со мной.
Потому что я тут самый жалкий. Неуклюжий, уродливый, нелепый. Омерзительно несовершенный.
Я, король Артур.
* * *
– Ты чем-то опечален, мой король? – спросила Гвиневера.
В ее серых огромных глазах отражались два язычка пламени свечи. И еще мое лицо – в двух экземплярах. Я отвернулся. Наконец сказал:
– Мордред меня тревожит.
– Но зачем тебе тревожиться из-за чужака? Может быть… – она прикусила губу, задумалась на миг. Долго она вообще думать не умела, не в ее стиле, – он твой родич? Потерянный давно, а теперь чудом найденный родич, да?
– Да, – сказал я, – что-то вроде того.
– Тогда, – она явно повеселела, – это же прекрасно. А я заметила, между вами есть что-то общее, правда?
– Да, – сказал я сухо, – фамильное сходство. Ты, это… будь с ним поласковей, ладно? Он чужой здесь, ему одиноко, все такое…
– Разумеется, – сказала она равнодушно, – ведь он же теперь один из нас. Он же дал вассальную клятву Ланселоту.
Это имя она произнесла совсем тихо.
– Гвиневера, – спросил я напрямик, – ты что, любишь Ланселота?
– Что ты, государь, – она отпрянула, глядя на меня своими огромными глазами, – как можно?
– Но ты так смотришь на него…
– Я… сама не знаю… просто…
– Ладно, – сказал я, – проехали.
– Что?
– Оставим этот разговор.
– Хорошо, государь, – с готовностью отозвалась она.
* * *
– Сударь мой, – будь Персиваль природным человеком, он бы задыхался от сдерживаемого волнения, – простите, что потревожил вас в размышлениях. Я подумал… Пора мне ехать с новым рыцарским поручением, и ежели я в прошлом своем странствии не смог свершить ничего достойного внимания (природный человек бы сказал – раз уж я так лопухнулся, – не люблю их, природных людей, а эти вот говорят как надо)…
Он сбился и замолчал.
– Да-да, – подсказал я, – тот дракон.
– Да. И вот я подумал, может быть, ты удостоишь меня чести… Та история, что рассказал сэр Ланселот, о некоем чудном предмете – я готов пуститься на поиски сего предмета хоть сейчас!
Персиваль. Самый честный из них. До сих пор он говорил лишь о том, что видел на самом деле, и не приукрашивал свои поступки, чтобы добиться моей похвалы или благосклонного кивка Гвиневеры. И он способен поступать, сообразуясь с обстоятельствами, он умеет отличить добро от зла, ему ведомо, что такое жалость, – он уже доказал это. Персиваль. Мой мальчик.
– Персиваль, – сказал я, – клянусь, ты будешь первым, кому я поручу исполнить сей подвиг. И я отправил бы тебя в путь немедленно, но тому есть одно препятствие.