Я смеюсь.
– Катя, ты прямо гугенотка.
– Кто?!
– Ладно, не важно. Смотри лучше, какие тут витражи. Кать, а ты на благотворительность-то жертвуешь?
– На что? Ты дурак, да?
Орган замолкает.
– Почему дурак-то? – я делаю вид, что обиделся.
– Потому что нет смысла в этой доброте, делом надо заниматься. И потом у нас, сам знаешь, всё сразу растащат.
К нам приближается пожилой мужчина в костюме и подносит палец к губам.
– Sorry. – Я перехожу на шепот. – Кать, ну а Бог-то, по-твоему, как? Есть?
– Есть, кончай пялиться на мои сиськи!
– А ты застегнись. Значит, выходит, надо стараться?
– Тебе надо – ты и старайся! А я уже не могу… я дошла до ручки… поэтому и хожу тут с тобой…
Мимо колонн, мимо деревянных скамеек, мимо прихожан, стоящих на коленях и что-то бормочущих себе под нос, мы идем к выходу. Ее пальцы с красными ногтями застегивают пуговицы на пальто.
– Катя, – укоризненно говорю я. – Так же нельзя, в конце концов!
Мы выходим на улицу, которая встречает нас резким солнечным светом и грохотом автомобилей.
– Кстати, – Катя щурится от солнца и, глядя мимо меня куда-то вперед, достает из сумки солнцезащитные очки. – Мне сегодня уже можно. – Она надевает очки. – Дела вроде закончились. Так что надо аптеку поискать, сладенький…
Тюильри: на следующий день
– Можешь не бояться. Ничего не будет. И потом, ты же сам этого хотел…
Она курит и скептически разглядывает людей вокруг. Мы сидим на зеленых металлических стульях прямо перед большим круглым прудом. Видимо, весной и летом здесь бьет фонтан, но сейчас его отключили, и зеленоватая вода кажется летаргически застывшей.
– А я и не боюсь, – отвечаю.
Она стряхивает пепел.
– Вот и молодец! А то иначе от тебя ни днем толку не будет, ни ночью.
– Да не боюсь я!
– Вижу, как ты не боишься. Он уехал.
У-е-хал! Так что расслабься уже… Всё! Нет его! А если в Питере где-нибудь запалимся, скажу, что это я специально, что ему назло, чтоб приревновал. Короче, я тебя отмажу, ясно? Господи! С тобой всё приходится делать самой. Бюстгальтер снимать – и то нужно самой… Ты ведь сам никогда не додумаешься.
– Кать, ну хватит…
Она зевает, наклоняется и тушит сигарету о ножку стула. Там остается крохотный черный след. Бросает окурок на землю.
– Главное, сам держи рот на замке, ясно? А то, знаешь… – она снимает солнцезащитные очки и, глядя на меня, подносит ладонь козырьком ко лбу. – Найдут тебя, сладенький, где-нибудь с паяльником в заднице…
– Очень смешно…
– Нет, ну правда. Твоей мамаше и родственникам, конечно, наплевать, а я расстроюсь. Ладно, шучу…
Она вытягивает губы:
– Поцелуй меня.