А наш большой коридор с картинами! Где это может быть ещё! Я буду мечтать о таком доме, столько, сколько буду жить на свете. А может быть, вдруг что-то и найдётся. Сколько Л. приходил сюда, пьяный, несчастный, весёлый, поющий, бурный, смешной или злой.
О милый, милый дом! Лучшие годы жизни и творчества прошли здесь. Здесь я становилась художником, здесь я дерзко пёрла через незнание в страну искусства.
А в мозгу вспыхивали всё новые лампочки.
Как я всё это перестала ценить: всю красоту нашего жилища. Нет, нельзя жить иначе. Надо искать, надо искать, надо искать такой же дом.
‹9 марта 1975 г.›
Витя, если бы ты знал, как я бываю уничтожена, оскорблена, замучена – такими твоими срывами, жуткими бессонными ночами, твоими запоями.
Моя голова, мои мысли путаются, я перестаю думать, соображать, тупой кол в голове.
Твою муку, твои нервы надо лечить лекарствами, заботами, но не вином. Чем больше и чаще ты пьёшь, тем хуже тебе становится.
Витя, ты знаешь это сам. Ты не пьяница. Ты человек с больной нервной системой. Пить при таких нервах нельзя. Ты знаешь это сам.
Я сделаю всё, чтобы тебе было хорошо и ничего не раздражало. Я и так много делаю. Но пить надо совершенно прекратить.
Скажи, неужели если я опустившаяся, подурневшая, не в состоянии работать, скажи, неужели тебе это не тяжело? Неужели не обидно?
Я мечтала – в новой квартире всё пойдет по-новому. Ни пьянства, ни истерии. Я мечтала всё это оставить там.
Я верила и верю, что мы переборем себя и что жить начать надо совсем по-другому.
Из разговора с врачом:
От страшного напряжения я не могу собраться с мыслями.
Я думаю целыми днями только об этом. Боюсь этого и делаю просчёты. То затыркаюсь, то придумаю куда-нибудь идти, чтобы разрядить настроение.
Состояние угнетённое у меня. Я такие большие надежды возлагаю на Вас.
Только ему сразу не следует, наверное, говорить об алкоголе. Он замкнётся, обидится, и контакт нарушится. Он считает себя не пьющим, а «это» – болезнь.
Как лучше сказать ему? Что нервы надо лечить, что и радикулит от этого? Это может быть спасением и для него, и для меня. Он не может установить связи между своими ужасными состояниями и алкоголем. Он думает, что моральный срыв ведёт за собой алкоголь, а не потребность в алкоголе делает срыв.
Я не знаю – можно и нужно ли ему сказать все жестокие вещи, которые он делает, или это не надо? Уже несколько лет всё так.
Я дошла до страшной усталости. Пишу ему письма, хочу поговорить и потом боюсь сказать ему жестокие обвинения.
Всё вдруг наоборот у него становится, вся психика переворачивается: вместо доброты – зло, обещания нарушаются. «Зачем же ты так, Витя?» «Ты думаешь, я хотел пить? Нет. Просто мне очень тяжело. Мне очень плохо». Он пьёт, и ему опять плохо. И он опять пьёт и говорит о смерти. Потом, к ночи, измученный и пьяный, засыпает, а следующий день больной, разбитый. И часто после этого заболевает или простудой, или радикулитом и пр.