И я хочу, чтобы вы знали, что есть этот жаждущий человек, которому очень нужна мастерская, чтобы работать.
Ведь будут ещё мастерские (теперь, наверное, все обеспечены), можно ходатайствовать перед правлением. Что ж, я уж самый последний художник – хуже и нет? Как же так получается?
Вот, думала я, теперь-то я попишу, дадут мастерскую, жить станет легче.
И прескверное состояние вины собственной, за то, что тебя обошли. Так вот я должна избавиться от этого состояния, ибо оно ложно.
Я считаю не закономерностью, а глубоким недоразумением, что мне не дали мастерской, недоразумением, которое надо исправить. Что художники, которые привозят кучу этюдов и планов из поездок, терпят большие трудности оттого, что негде ими заняться, что приходится сажать холст на холст, так как негде держать подрамники, – имеют право на мастерские.
А если придут ко мне чехи в гости, что мне тогда говорить? И так удивляются: что за Союз такой – не обеспечивает мастерской? Даже стыдно.
Это смешно звучит: Маврина – на пенсии.
Пока живёшь – до тех пор работаешь.
Стоят большие холсты Темплина, больше некуда ставить.
Было долго – не обращали внимания, теперь нетерпимость настала, невыносимо копошиться среди вещей и быта – женщине особенно трудно.
[Конспект разговора с Н.М.Барановым]
Эх, и прескверно же мне! Как убитая хожу. Отовсюду слышу: ставку делят – этому дают мастерскую, тому дают мастерскую, и члены Союза, и не члены Союза получают. Те расширяются. По 40 метров, по 35 метров, а у нас вся квартира – 27 метров.
И не находится объективно человека, который сказал бы: как можно расширяться, пока есть необеспеченные живописцы, члены С. X.? Как можно?
И никто не сказал – Луговской дают мастерскую или – хорошо бы дать мастерскую. Есть от чего прийти в отчаяние! А кто-то говорит: вот дом будут делить, тогда, может, ты получишь! Что мне стоит ещё года три подождать!
Два художника забиты этюдами, холстами сверху донизу. Вы посмотрите, как мы живём!
Хочется брать сложные темы. Где же тут работать?
В Уставе сказано: создавать все условия для работы и спрашивать активную творческую жизнь. Какая же тут творческая жизнь?
А для творчества нет престарелого возраста, есть ленивый возраст. Пока живёшь и работаешь, и запасов энергии никто не измерит. Смешно звучит, например: Маврина – на пенсии. Или: Юкин – на пенсии. Это абсурдно.
А я-то мечтала: только теперь и работать, дадут творческую мастерскую. Всю жизнь писать дома (вы же были у нас, Коля)! Натыкаясь буквально друг на друга. Больше это нестерпимо. Меня буквально распирают творческие помыслы, материала много, а требования к себе растут у обоих.