228. Такова жизнь в кулисах. Вот — светло, это утро в полях, а потом сразу — темно, и это уже вечер. Не то чтобы это был какой-то сложный обман, но пока ты на подмостках, надо смиряться. И вырваться, если есть на это силы, можно только сквозь задник: пропороть холщовую стену и сквозь обрывки нарисованного неба, перелезая через всякую рухлядь, убежать в настоящую, узкую, темную, мокрую улицу, которая, правда, из-за близости к театру все еще называется Театральной, но она уже реальна и обладает всей глубиной реальности.
229. — И на этом куске изогнутого корня ты сейчас будешь играть, как на флейте?
— Сам и не подумал бы, я буду это делать только потому, что ты этого ждешь.
— Я этого жду?
— Да, ведь глядя на мои руки ты говоришь себе, что тут никакая деревяшка не устоит и зазвучит так, как я захочу.
— Ты прав.
230. В срединном потоке реки движется рыба, с радостным испугом глядя вниз, где в глубоком иле копошится что-то мелкое, и затем с радостным испугом — вверх, где в высоких волнах готовится что-то крупное.
231. Вечером он захлопывал дверь своего магазина и бежал от него вприпрыжку, как в каком-нибудь мюзик-холле.
232. Если ты все время несешься вперед, и плещешься в прохладном воздухе, распластав руки, как плавники, и видишь все, над чем проплываешь, лишь мельком, в полусне спешки, то когда-нибудь ты угодишь под поезд, и он тебя переедет. Если же ты остаешься на одном месте, силой взгляда заставляя корни разрастаться вглубь и вширь, ничто не может тебя отодвинуть (дело тут даже не в корнях, а только в силе твоего целеустремленного взгляда); и тогда ты увидишь и неподвластную переменам темную даль, из которой ничего не может появиться, но когда-то появляется как раз тот поезд; он накатывается, он становится все больше и в тот момент, когда он на тебя наезжает, он заполняет собой весь мир — и ты исчезаешь в нем, как ребенок в подушках какого-нибудь туристского поезда, мчащегося сквозь бурю и ночь.
233. Никакой образ вы не должны себе…
234. Вечером в тесной комнатке сидела за чаем маленькая компания. Вокруг летала птица, ворон; он выщипывал у девушек волоски и лазил клювом в чашки. Собравшиеся не обращали на него внимания, пели и смеялись, и он обнаглел…
235. Обременительность. «Позанимайся с детьми», — сказали мне. Маленькая комната была переполнена.
Некоторых так прижали к стене, что это выглядело угрожающе; они, конечно, защищались и отпихивали остальных, так что вся масса находилась в непрерывном движении. Лишь несколько детей постарше, которые возвышались над остальными и которым нечего было опасаться, спокойно стояли у задней стены и смотрели на меня поверх голов.