46. Кто это? Кто идет под деревьями по набережной? Кто погиб безвозвратно? Кого уж не спасти? Над чьей могилой растет трава? Нахлынули мечты, они пришли к тебе, поднявшись вверх по реке, они поднимаются по ступеням на плиты набережной. Ты останавливаешься, ты разговариваешь с ними, они многое знают, они только не знают, откуда они пришли. Осенний вечер довольно-таки прохладен. Они поворачиваются к реке и воздевают руки. Почему они воздевают руки, вместо того чтобы обнимать вас?
47. Ты все крутишься возле двери, входи смело. Там за грубо сколоченным столом сидят двое мужчин и ждут тебя. Они обмениваются мнениями о причинах твоего промедления. Они в средневековых рыцарских одеждах.>{118}
48. Он очень силен и становится все сильнее. Похоже, он живет на чужой счет. Его можно представить в образе зверя, который вечером в одиночку, медленно, осторожно, покачиваясь на ходу, идет пить. Глаза его мутны, и часто кажется, что на самом деле он не видит того, на кого направлен его взгляд. Но видеть ему мешает не рассеянность и не сосредоточенность, а некоторая тупость. Этот человек явно не пьяница, но у него мутные, пьяные глаза. Может быть, с ним поступили несправедливо, и это заставило его так замкнуться в себе? может быть, с ним все время поступают несправедливо? Похоже, что это тот род неопределенной несправедливости, груз которой часто ощущают на себе молодые люди, но который в конце концов сбрасывают с себя, если еще имеют на это силы; он, однако, уже стар, хотя, может быть, еще не так стар, как можно подумать, судя по его грузной фигуре, почти навязчиво обвисающим лицевым складкам и животу, на котором вспучивается жилет.
49.
С ударом первым заступа, с ударом первым
заступа
Земля, пошедшая прахом, простерлась у ног
моих,
Звонил колокольчик где-то, и где-то дрожала
дверь…
50. Собрание было политическим. Удивительно, что эти собрания по большей части проходят на площади у конюшен на берегу реки, где человеческого голоса почти не слышно за шумом воды. Хотя я сидел на парапете набережной невдалеке от ораторов — они выступали с пустого пьедестала, установленного на основании из тесаного камня, — понять можно было только отдельные фразы. Правда, я заранее знал, о чем идет речь, — и все это знали. К тому же все были единодушны (никогда не видал всеобщего единодушия), и я тоже полностью разделял общее мнение: дело было слишком ясное и, несмотря на частые обсуждения, все еще оставалось таким же ясным, как и в первый день; от того и от другого — от единодушия и от ясности — щемило сердце, перед единодушием и ясностью мысль цепенела в бессилии, порой хотелось слышать только реку и больше — ничего.