Но именно этот эпизод определил его отношения с соседями — никаких контактов, никаких разговоров и никогда не открывать дверь, кто бы ни стучал. Вникать, участвовать и просто смотреть на то, как местный бомонд ведет светскую жизнь, он не хотел.
В тот день он расставил мебель: свой диван, стол и шкаф, комод из маминой спальни, часть серванта с маминой хрустальной посудой и двумя сервизами — обеденным и чайным, повесил люстру, подвинул кресло в угол, втиснул небольшой книжный шкафчик со знакомыми книгами, на полу расстелил коврик, который мать ему купила два года назад. Места почти не осталось, но простор Олегу и не требовался, ему хотелось чувствовать себя спокойно, а знакомые вещи позволяли ощутить себя защищенным.
В кухоньку размером два на два встал стеклянный круглый столик из родительской кухни, три табуретки, тумбочка и навесной шкаф. Знакомые вещи, излучающие покой и напоминающие о другой, счастливой жизни, когда все было привычно, а мама была жива.
С соседями Олег все контакты прервал, ему хватило и того, самого первого, и дело, конечно же, не в двух сотнях, а просто в самой концепции. Эти люди не годились для какого-либо общения, они не стоили даже обычного приветствия, потому что были просто человеческим мусором, коего во все времена хватало. В дверь еще несколько раз стучали — видимо, слух об аттракционе невиданной щедрости нового соседа распространился среди обитателей коридора со скоростью света, но Олег предпочел не открывать.
Он специально окружил себя знакомыми предметами, даже тарелки и кастрюли были из их старой квартиры, те, которые помнят маму и спокойную жизнь. Расставил на комоде фотографии, повесил картину, которая висела у них в гостиной, — мать очень любила этот пейзаж с кораблями, залитыми закатным солнцем. Постельное белье в шкафу тоже было знакомым, как и полотенца.
Но все равно это была уже другая жизнь — другая квартира, другие соседи, другие запахи и звуки. И в этой жизни Олег был один. И на тебе, теперь еще и грипп.
Олег с трудом поднялся. Его тошнило, болела голова, сердце колотилось, выстукивая, как азбука Морзе, и он понимал, что пересечь комнату, дойти до кухни и налить себе чаю — задача для него сейчас практически непосильная. Болезнь навалилась внезапно, и никаких лекарств, кроме купленных Генкой порошков, конечно же, у него не оказалось, а порошки не слишком помогали. Приступ тошноты заставил его тащиться в ванную, и он умылся, вода немного освежала.
В дверь снова что-то тяжело ударило — драка, видимо, продолжалась. Вопила какая-то женщина — тонко, на одной ноте, истошно орал младенец в глубине коридора, мат и крики перешли в какое-то утробное рычание, и Олег мысленно порадовался, что дверь бронированная, прежний хозяин поставил ее совсем не зря. Тут впору минные поля по периметру расставлять, не то что дверь.