– Да!
– Говори, – Гром повернулся к юноше, – расскажи всем, как дело было.
Ярос заговорил. С самого начала, издалека. Про ткацкую фабрику, про крылатых тварей, про смерть Купца. Как их бросил Митяй. Как они с Егором одни добирались, не зная дороги, и как Павлова на глазах у Яра убили кошки. Говорил медленно, сбивчиво, вспоминая страшные минуты самого сложного в его жизни испытания. Проживал его заново вместе с погибшими. Рассказал, как увидел, что кошак нападает на Митяя, и попытался помочь, убить зверя. Но…
– Так ты признаешь, что убил Панова? – холодный взгляд Грома сверлил его.
– Нет! – молодой человек смотрел в толпу, но не видел ни грамма сочувствия. – Я помочь хотел! Так получилось…
– Все слышали? – Гром повернулся к толпе. – Это его стрела в Митяе! Она, а не кошка, убила сына Воеводы. Надежду и будущее города. Молодой Панов убит. И кем? Тем, кого уже давно не должно здесь быть… Тем, кого воды Колокши уже давно должны были принять к себе во искупление… Наше с вами! Так что скажете, люди? Виновен?
– Виновен!
– Полностью!
– Смерть ему!
– Виновен… – даже Николай, друг отца, и тот сказал это.
– Отлично, – прошептал Гром, а затем обычным голосом продолжил. – Итак, Ярослав. Ты признан виновным в убийстве сына Воеводы. В непредумышленном убийстве. Хоть ты и вне закона, но Воевода милостив… Он приговаривает тебя к быстрой смерти – расстрелу! – затем он повернулся к толпе. – Люди! Завтра на рассвете, с боем колоколов, состоится казнь. Просьба – никому не опаздывать… Увести!
Сердце билось в груди на удивление ровно. Яроса вели через ненавидящую его толпу, кто-то злорадствовал, кто-то плевался, кто-то провожал печальным взглядом. А дети радостно носились среди людей, толкались, веселились… Им невдомек было, куда провожают человека. Что у него осталась всего лишь ночь, чтобы надышаться зловонным воздухом этого города. Вспомнить жизнь или ее подобие. Ту, что ему дана была на протяжении восемнадцати лет, но ничего не принесла. Ни родных, ни друзей, ни даже нормальной смерти. Ярос на выходе из храма опустил голову. Он больше не хотел иметь ничего общего с этими людьми. Ни видеть, ни слышать, ни быть среди них. Он не хотел быть человеком! И, возможно, самое лучшее сейчас – это умереть…
Утро. Комната. Светлая, чистая и просторная. Свежий запах картошки с курицей откуда-то из кухни… Кроватки близнецов в дальнем углу. Ванька и Славик еще спят. Не стоит будить…
– Ванька! Славка! – голос отца, вечно недовольного чем-то в последнее время, хмурого и какого-то… злого, что ли. Его опухшее лицо высунулось из-за двери и глянуло красными глазами, дыхнуло перегаром, который уже, как хроническая болезнь, не проходил. – А ну, подъем! За дровами сегодня. Дальнюю избу разбирать будем.