— Я своими глазами видел, господин офицер, как из баржи высыпали зерно прямо в Москву-реку, — добавил его компаньон.
…Запутавшийся в цепях колокольни мертвый орел теперь качался вверху, словно висельник…
Известие об эвакуации Москвы привело Наполеона в мрачное настроение. Этот негодяй Ростопчин испортил его триумфальное покорение России. Было заметно, что Бонапарт нервничает: он то доставал, то вновь прятал в карман носовой платок; надевал и тут же снимал перчатки, разминая пальцы. Потирая щеку, Наполеон ходил взад-вперед, стуча каблуками по булыжной мостовой, потом жестом приказал подвести к нему коня. Мамелюк придержал стремя и помог Наполеону сесть в седло. Император поехал по мосту, в одиночестве прогарцевал по берегу до самой Дорогомиловской заставы и там остановился. Пусть вначале солдаты хорошенько проверят эту чертову Москву и везде расставят патрули. Наконец Наполеон вернулся на левый берег Москвы-реки, и его голос прозвучал уверенно, как всегда:
— Бертье!
— Я перед вами, ваше величество, — четко ответил начальник главного штаба.
— Занять боевые позиции вокруг города! Северная часть — принц Евгений, юг — маршал Понятовский, Даву — в тылу вице-короля. Провинцией будет управлять Мортье, комендантом города станет Дюронель, Лефевр возглавит полицию в Кремле.
С этими распоряжениями посыльные тотчас же отправились в полки.
Тем временем отставший обоз подъехал к слободе. Здесь и встретил капитан д’Эрбини своего слугу.
— Сегодня, Полен, мы будем ночевать у самого царя!
— Хорошо бы, месье.
Старая гвардия основательно готовилась к торжествам. Маршал Лефевр, герцог Данцигский, музыканты и драгуны в медвежьих шапках уже направились к городским стенам. Стрелки-пехотинцы выстраивались в шеренги. По новой Смоленской дороге прибыл обоз императорской свиты — длинная вереница фургонов, запряженных восьмерками лошадей, крытые повозки, пьемонтские ослики, тащившие по два бочонка шамбертена, походные кухни, впереди которых важно шествовали упитанные дворецкие и повара.
— Полен! — окликнул капитан. — А мы ведь этого типа знаем. Он из Руана.
— Которого, месье?
— Да вон того худющего шалопая, который выходит из кареты.
— Это, кажется, сын Рока…
— Я в этом почти уверен. Он был писарем у адвоката с улицы Гро-Орлож.
— Боже, как давно я не видел Руан, — жалобно молвил слуга.
Кавалеристы Старой гвардии двинулись по дороге на Москву, и д’Эрбини не успел уточнить, в самом ли деле то был его руанский знакомый. А Себастьян Рок на самом деле вышел из кареты следом за баронами Меневалем и Феном, которые никак не могли расстаться со своими новенькими вышитыми адвокатскими сюртуками. В предвкушении невероятных приключений у двадцатилетнего Себастьяна глаза сияли необыкновенным сиреневым цветом; просторный черный сюртук помялся в дороге, на черной фетровой шляпе красовалась трехцветная кокарда. В Руане его отец владел прядильной фабрикой. Но после континентальной блокады Англии дела пошли из рук вон плохо. Не хватало сырья, и отец, как и другие промышленники, вынужден был вдвое сократить производство. Не имея ясных перспектив в отцовском деле, Себастьян стал работать у адвоката Молена. Он с удовольствием смирился бы с такой спокойной, даже нудной жизнью, потому как был лишен всяких амбиций. Молодой человек не стремился следовать веяниям своего времени, его не привлекала карьера военного, более того, он считал себя непригодным к военной службе. Он отдавал предпочтение гражданской жизни, пусть себе монотонной и неяркой, зато с целыми руками и ногами и без свинцовой пули в животе. В стране и так хватало вдов, калек и сирот. Война пожирала мужчин. Мир казался Себастьяну сплошным хаосом, от которого следовало укрываться.