— А ну повернись!
Мажордом обернулся. Это был сержант Мартинон, который, ничего не понимая, тупо смотрел на капитана. Тот топнул ногой и заорал:
— Ну, ты дьявол! Да я же мог тебя уложить!
— И меня заодно? — спросил «священник», снимая мантилью.
— И тебя, Бонэ!
— Как видите, господин капитан, мы тут кое-чем поживились из нарядов нашего русского…
— Весь гардеробчик пересмотрели, — добавил драгун Бонэ, поглаживая рясу.
— А что с мажордомом?
— Ничего особенного, — ответил Мартинон. — Он ночевал с комедиантами, потому и найти его не могли.
— Ладно! Снимайте свое барахло и пойдемте со мной. Или вам нравится этот бал-маскарад?
Капитан сунул пистолет за пояс, отобрал у Бонэ бутылку и одним глотком допил оставшуюся в ней водку. Они быстро поднимались по парадной лестнице. Вдруг д’Эрбини остановился как вкопанный: прямо перед ним на диване возлежал русский кирасир и чуть слышно что-то бормотал себе под нос.
— Не обращайте внимания, господин капитан. Он такой же русский, как и мы. Просто перепил, бедняга.
— Майяр! — закричал капитан, поднимая спящего драгуна, словно мешок с зерном. Никакого эффекта. Капитан сорвал с пьяницы белый мундир, свалив при этом бесчувственное тело своего подчиненного на пол, но Майяр так и не проснулся.
Разъяренный капитан повел Мартинона и Бонэ наверх. Ударом сапога он распахнул дверь спальни комедиантов. Каждый из них устроился на собственной кровати, для чего пришлось притащить мебель из соседних комнат. Мадам Аврора спала на шикарном мягком диване, у остальных все было поскромнее: их спальные места были сделаны из составленных вместе кресел и стульев, покрытых атласными занавесками и портьерами. От шума артисты проснулись и заворчали, недовольные бесцеремонным вторжением.
Среди артистов был высокий бритоголовый человек в полотняной сорочке без воротника. Проснувшись от шума, он привстал, опираясь на локоть. Прямо ему в лицо внезапно полетели парик и мундир русского кирасира:
— Вставай! — коротко приказал капитан. — И признавайся!
— В чем признаваться, господин офицер?
— В том, что ты никакой не мажордом.
— Я служу у графа Калицына уже пятнадцать лет.
— Ты острижен наголо, как все царские солдаты!
— Мне так удобнее носить парик.
— Лжец! А эта форма?
— Она принадлежит старшему сыну господина графа.
— Этот человек ни на минуту нас не оставлял, — вступила в разговор мадам Аврора, надеясь как-то успокоить д’Эрбини, который раскраснелся, как мак.
— Это алиби! Он только и ждет момента, чтобы сжечь нас!
— Нет, нет, клянусь всеми святыми, — пролепетал русский, перекрестившись.