Вход в тюрьму под зданием суда располагался в конце витой каменной лестницы, где едва смогли бы разойтись два человека. Бесс спускалась за тюремщиком по слабо освещенной спирали, свет от его дымившей лампы падал так, что спотыкавшимся ногам от него не было никакого проку. Тюремщика развратило общество, в котором он столько лет вращался. Бесс чувствовала исходившую от него тьму даже сквозь зловонное дыхание, рвавшееся наружу между его почерневшими зубами.
– Никому не позволяется видеться с заключенными накануне казни, – отрезал он. – Никому.
Все надежды Бесс воззвать к его христианскому духу быстро улетучились.
– Мне всего на пару минут.
Он прислонился к запертой на засов двери и скрестил руки на груди.
– Я работы лишусь. Выпрут. И где ты тогда будешь? Может, придешь к бедному старому Бэггису, безработному и голодному, а? Сомневаюсь.
– Возможно, я могу вам обеспечить некоторую… страховку. Против столь ужасных последствий…
Он ухмыльнулся, лениво рассматривая простую одежду Бесс и ее молодое тело. Не торопясь шагнул вперед и протянул грязную руку.
– И что девица вроде тебя может предложить старому Бэггису, что такого, чего бы ему сейчас хотелось? Как думаешь?
Бесс отступила назад и подняла кошель с деньгами.
– Половину сейчас, – выдавила она, – и половину, когда проведу с матерью отпущенное время. Час.
Тюремщик нахмурился при виде болтавшегося перед носом кошеля. Пожал плечами, хрюкнул и протянул руку. Бесс быстро отсчитала половину монет в его грязную ладонь.
Сумрак и духота казались не самым худшим в камере. Поскольку осужденные были заперты в них денно и нощно, в воздухе стоял смрад от пропитанной мочой соломы и нечистот. Бесс едва могла подумать о том, насколько хуже должна быть тюрьма в городе размером с Дорчестер. Здесь содержались камеры для обвиненных в преступлениях и дожидающихся выездной сессии суда, но для Энн и Мэри было сделано исключение. Их хотя бы избавили от месяцев заточения в столь похожем на преисподнюю месте. При виде старой Мэри Бесс усомнилась в том, что угасающая женщина протянула бы дольше нескольких дней. Она сидела в углу грязной камеры, раскачиваясь взад-вперед, так что брякали ее оковы, и по-прежнему бормотала себе под нос; за пару дней она постарела лет на десять. Энн заметила дочь и бросилась к железной решетке, спотыкаясь из-за кандалов. Тюремщик скрежетнул ключом в ржавом замке, впустил Бесс и захлопнул за ней дверь. Девушка упала в объятия матери.
– Ну же, детка. Тише.
Энн погладила ее по спине.
– Ох, матушка, я боялась, что меня к тебе не пустят. Что мы больше не увидимся.