а слова —
не умеют его:
от листвы и дождя не умеют,
не умеют в тетради ждать праздного
ни приюта,
ни осени августа.
Осень августа.
Синева: желтком,
белым – облако,
жёлтым —
листья тополя,
белым —
дом…
Видишь?
вот почему
молодятся одними стихами
водянистые
ласковых
где-нибудь дочек
и желтеющих строчек
слова,
значит, вот почему
молодые стихами слова
для тебя: в голове —
голова,
где слова —
дорогая дождями,
непослушная Богу всегда
молодая пастушка-вода:
она, конечно, дура, но у неё хорошая фигура
в двойном течении
ленивицы-реки,
подсвеченном то облаком,
то рощей,
а стишки для тебя —
ерунда в голове,
а затем —
господа,
господа!
И поэтому всё
для тебя это как бы волнует,
словно скачут монголы
пыльным домом дымящих,
драгоценных степями копыт
на огромном, как ханское знамя,
не от нашего Бога, востоке…
И поэтому всё
для тебя это всё удивляет, удивляет. Волнует.
Тревожит. Пугает.
Тебя. И вообще, вот они —
которые качаются в словах,
на рисовых ресницах
сходят в сон,
тают у тебя на плечах,
путаются в бороде,
часто капают плавные
с кончиков пальцев… А ты,
вместо того чтобы рассердиться
и в словах,
как в холодной шипучей воде,
замолчать
(как в воздушной воде-газировке
христиански античная рыба),
хочешь выбрать
не все и немного
не из самых счастливых,
не из самых прозрачных
стишков,
и надуть, как воздушные шарики,
эти слабо, неясно и нежно —
нет, не волны уже,
а стишки!
хочешь правильно выбрать губами
(и своими губами, и дочек:
не ногами —
всего лишь губами,
потемневших в болезнях простуд
из-за лёгкой короткой одежды),
хочешь выбрать одними губами
ты размытого типа стишки,
их наполнить дыханьем
тепла своего головы
и надуть, как воздушные шарики,
чтоб ступнями пойти в темноте
до угла наугад прогуляться,
как ребёнком из дома гулял
(а позднее – стишки сочинял),
по вечерней и маленькой улице,
пересыпанной листьями
жёлтыми, красными,
иногда —
сладковатыми,
а то и почти —
зелёными,
переложенной листьями улице:
ты по ней, ты один
со стишками,
ты, как ветка,
шумишь в темноту.
Это ты в основной темноте,
вместо того,
чтобы убийцей разозлиться
и своими словами
в стихах,
как в дырявой шипучей воде,
перекошенным ртом замолчать,
как в дождя жестяной газировке,
как в полуночным холодом севера
серебристо блестящей воде,
похожей на плоское лезвие
серьёзного для сердца
и финского ножа —
когда устройство,
колющее в сердце,
не объяснимо ни газетой,
ни молвой —
рассердиться и замолчать
в стишках,
придуманных
для точного молчанья,
как выдумано сердце
для точного удара,
как вода придумана для волны,
а рыба —
для христианства,
так вот же, вместо этого, пустого,
на влажную листву похожий не рукой,