Не далее как три года назад один из прежних моих нанимателей отмечал подобный юбилей; текст был отработан и обкатан еще на двух юбилеях. Если же среди гостей попадется кто-либо из знакомых прежних хозяев, не думаю, что детский писк — это главное, что вынес гость с предыдущих юбилеев.
Чад воспринимают как милую, необходимую докуку.
Я была почти свободна и ждала. Надеялась, что Леонид одумался и оставил гадкую затею и меня в покое. Поза страуса очень удобна для подобных надежд.
Клюнули меня в четверг. Достали мою голову из песка, отряхнули уши и влили в них очередную порцию страха.
Во время послеобеденного отдыха детей, нисколько не стесняясь, Леонид зашел в мою комнату, прикрыл за собой дверь и, словно Командор перед донной Анной, застыл в центре.
Я отложила книгу, вскочила на ноги, потом опять села на кровать и приготовилась.
Молча Леонид побродил по комнате, выглянул в окно, полистал книгу. Каждое его движение, как насос, закачивало в спальню напряжение и жуть.
— Ну? — наконец произнес он. — Вы готовы?
— К чему? — проглотив ком в горле, спросила я.
— Какая у женщин короткая память, — вздохнул он и сел в кресло. — Как мотыльки-однодневки…
Ему нравился мой страх. Мой испуг возбуждал его и постепенно наполнял яростью.
Словно гончая по крови, он брал след раненого животного и окружал его кольцом собственной силы. «Бедная Ольга», — почему-то подумала я. Этот моральный садист получал почти физическое удовольствие от чужих страданий. Его ноздри трепетали, фильтруя флюиды ужаса, источаемого мной.
Он пил воздух, отравленный страхом, как гурман пьет вино.
— Ну? — повторил он. — Вы готовы?
— Да. Говорите код.
Леонид улыбнулся.
— Он прост, как все дурацкое в этом мире. День рождения близнецов плюс текущий день. — Леонид дал возможность жертве осмыслить сказанное и продолжил:
— Прощаюсь с вами до субботы. Ноутбук вы уничтожите в субботу, после шести. Украденная информация Диме понадобится на следующий день, так что уж расстарайтесь, голубушка…
После этих слов он встал, дошел до двери и, уже дотронувшись до ручки, развернулся:
— Надеюсь, вы прониклись серьезностью положения и не станете проявлять строптивость.
Я смогла только кивнуть.
* * *
Едва он вышел, я метнулась к окну и распахнула его настежь. Дышать воздухом комнаты, пропитанным его одеколоном и моим ужасом, было невозможно. Если б я могла, то выкинула бы вслед за запахом кресло, в котором он сидел, ковер, на котором он стоял, вытерла пыль, вымыла полы и повесилась в чистом.
Я ненавижу, когда на меня давят. С детства некрасивость поставила меня в оборонительную стойку и заставила соображать быстрее красавиц, сопротивляться успешнее милашек, отрезать себя от насмешек и любого проявления чужой воли.