С детства Татьяна была верующей и в Данциге ходила в православную церковь. Там она познакомилась с одной русской семьей. И даже начала им помогать по дому. Однажды, убирая кабинет хозяина, наткнулась на отцовскую книжку «Душа Петербурга». Когда Таня сказала, что это книга ее отца, она стала для этих людей родным человеком. Ее лечили, откармливали, старались освобождать от тяжелого труда. Во время войны существовал нансеновский паспорт, позволявший артистам ездить в воюющие страны и возвращаться обратно. Благодаря этому паспорту в Данциг приехал американский певец, племянник хозяина семейства. Он сразу влюбился в Таню, выкупил ее из лагеря, обвенчался с ней в данцигской церкви и увез в Америку.
АЛ: За папу, сидевшего в советских лагерях, постоять было некому.
ЗТ: Николай Павлович в это время был в Москве в поисках работы и с фингалом под глазом. Вскоре Софья Александровна получает письмо от Татьяны. Больше половины занимают извинения. Мол, простите, что я позволяю себе. Может, вам будет неприятно. Дальше сообщается, что она живет там-то и у нее растет дочка. Пишет так, будто никакого Николая Павловича вообще нет. И только в конце фраза: «Передайте, пожалуйста, привет вашему мужу». Таня, конечно, ничего не знала, а просто предполагала, что отношения Софьи Александровны с ее отцом завершились браком. Они с Анциферовым действительно потом поженились.
АЛ: Может, по подсказке дочери?
ЗТ: Может, и так. У Николая Павловича и Тани началась переписка. Когда Анциферов приезжал в Ленинград или мы оказывались в Москве, сразу вытаскивались груды фотографий. Помните, я упоминала о Таниной тетке? Так вот – тетка тоже не пропала, а после войны жила в Европе; навела справки о племяннице и написала ей в Америку… Однажды Николай Павлович в очередной раз вытаскивает свои фотографии. На одной из них мы видим рядом с Таниной четырехлетней дочкой незнакомую даму. На голове завивка, в руках зонтик и сумочка. С нашей, советской точки зрения одета просто шикарно. Естественно, интересуемся: это кто? Оказалось, тетя Груша. Удивительным образом она превратилась в настоящую американку.
В «Антиформалистическом райке» Шостакович изображает собрание в каком-то Дворце культуры. С осуждением формалистической музыки выступают Единицын, Двойкин и Тройкин.
Очень важно, что каждый персонаж представлен номером. Примерно как в романе Замятина, где всякое «я» выкорчевано и существует только «мы».
Прототипы легко узнаваемы. Каждый, конечно, цифра, один из миллиона, но и не совсем пустое место.