АЛ: Анна Андреевна находила удовольствие в поклонении? В этой, так сказать, «замене счастья»?
ЗТ: Нелегко об этом говорить. То есть все ясно, но сказать сложно. Как видно, с возрастом что-то с людьми происходит. Человек устает, меняются психика и привычки. Это и медицина как-то объясняет. Конечно, война и блокада к этому имеют отношение. Невероятно, но это и Бориса Викторовича коснулось. Я даже как-то пожаловалась Анне Андреевне. Она, помнится, не очень поверила. Папа всю жизнь был выше таких вещей. Я не могла вообразить его рассуждающим о карьере. А потом, как видно, накопилась критическая масса, и он стал ценить почитание. Прежде просто не замечал, а тут ему это стало интересно. Мама страшно возмущалась. Она была гораздо моложе отца, а потому ей трудно было связать это с возрастом. Это я сегодня могу понять… К Борису Викторовичу стали являться всякие дамы, он их с восторгом выслушивал, покупался на самую примитивную лесть… Понятно, ради чего это делалось. Случалось, писал за них диссертации. Была одна такая, так у нее еще в прихожей начинали лить слезы. «Ничего, – успокаивал Борис Викторович, – мы что-нибудь придумаем». Потом эта дама стала парторгом института и чуть ли не выгоняла его с работы.
В тридцатые годы люди нашего круга чрезвычайно ответственно относились ко времени. Если папа шел к Ахматовой, то говорил: «Через час вернусь» и оставлял нас в саду Фонтанного дома. Возвращался ровно через час. И не только из-за того, что мы ждали, а потому, что ни у него, ни у Анны Андреевны не было времени больше. У меня до сих пор хранится монетка, которую мы с Колькой откопали в Шереметьевском саду.
Потом началось… Казалось, Ахматова не знает, куда себя деть. Она требовала, чтобы при ней все время кто-то находился. Легче всего в этом смысле было в Комарово. Когда в какие-то часы она оставалась одна, тут же звалась Сильва Гитович с собакой. Анна Андреевна даже стала гостей зазывать. Тут было и спасение от одиночества… Прежде папа, как помните, называл ее «королевой, которая это скрывает», а в последние годы он говорил, что она – «королева, которая раздражена тем, что этого не признают».
АЛ: А как вам такой сюжет… Расстроившись из-за какой-то строчки в посвященных ей стихах Елены Шварц, Ахматова якобы сказала: «За меня половина России молится». Похоже это на позднюю Анну Андреевну?
ЗТ: Не уверена. Тут дело в контексте. Знаю только, что Лена меня осудила, когда я написала, что ездила к Ахматовой только для того, чтобы поставить чайник. Это мне ее мама говорила. Все же Анна Андреевна была очень умна. С такими людьми как папа или Габрический она в полной мере была собой, а с поклонниками немного играла. Недаром Пастернак называл все, что происходило у Ардовых, «ахматовкой». Лева, кстати, на эту «ахматовку» очень раздражался.