АЛ: А бывало, что Ахматова при всем своем уме ошибалась в людях?
ЗТ: К сожалению. Вот, к примеру, Лукницкий. Казалось бы, типичный паж. Синеглазый, восторженный, ходит по пятам. Ахматова вела с ним многочасовые беседы. Потом как-то догадалась, что он сотрудничает с органами.
АЛ: Тут действительно есть странность. С середины двадцатых годов к Ахматовой ходит человек, который собирается писать книгу о Гумилеве. Хотя имя Гумилева уже отовсюду вычеркнуто.
ЗТ: Лукницкого арестовали вместе с Андрониковым и Леной Тагер. Все повели себя по-разному. Некоторые получили задание и поэтому были освобождены.
Если уж говорить о поклонниках, то я вспоминаю Уланову во время одного из концертов Рихтера на «Декабрьских вечерах». Вообще-то я всегда любила смотреть на Славу за роялем, но на сей раз не могла оторваться от Галины Сергеевны. Она так поразительно слушала, что возникало ощущение, будто музыка исходит от нее.
АЛ: Как это говорила Анна Андреевна? «Прочесть при Зое один раз – это слишком много»…
Зоя Борисовна как Сергей Павлович
Зоя Борисовна – человек конкретный. Главные люди ее жизни – те, с кем она лично общалась. Есть, правда, одно исключение. С Сергеем Дягилевым она не могла совпасть, но вспоминает о нем постоянно.
Хотя почему не могла? Еще как могла! Причем по самому что ни есть существенному поводу.
Разве это возможно? Когда импресарио умер, ей исполнилось семь лет. Ну так они пересеклись, когда ей было несколько недель от роду.
Об этом свидетельствует картина на стене ее комнаты. На ней изображена деревянная церковь в Селищах Новгородской губернии.
Живопись, конечно, не очень. Правда, живопись тут не при чем. В 1872 году здесь крестили Дягилева, а через пятьдесят лет ее.
Кстати, на книжной полке в квартире на Грибоедова тоже стоит фигурка Сергея Павловича. Так что к этой истории она относится со всей серьезностью.
Что-то Зоя Борисовна чувствует в этом человеке важное. Впрочем, если их встреча оказалась возможна, то и он к ней не совсем безразличен.
Нет сомнения, что великий импресарио и моя соседка – фигуры сопоставимые. Хотя бы потому, что главную часть жизни обоих составили встречи и разговоры.
Вот что у Сергея Павловича выходило блестяще. Сколько раз беседа начиналась пустяками, а потом выплывало важное решение.
Надо же так поговорить со Стравинским, чтобы тот принялся за «Петрушку». Вдруг понял, что если сейчас что-то необходимо, то именно этот балет.
Дело, как видно, в том, что Дягилев сочинял свою жизнь. Относился к своему существованию так, как скульптор относится к камню или глине.