Добравшись до ближайшего дерева, он укрылся за еловыми лапами, и я увидела его спину: он побежал, сигая, как заяц, улепетывающий от своры собак.
* * *
Зимой 1917 года в голодном и холодном Петрограде, растерзанном войной и революцией, появились две неприметные личности. В толпе мешочников, сошедших с подножки поезда на Финляндском вокзале, они ничем не выделялись: еще два мелких, злых хищника в людском море.
Оглядевшись по сторонам, они нырнули в бурлящий на перроне поток. Они ничего не боялись.
Их вело чувство, гораздо более сильное, чем страх.
Точный адрес они по своей провинциальности не подумали спрашивать, рассчитывая, что всякий укажет им дорогу… И потому на поиски у них ушло больше двух дней. Они были неутомимы, но не знали города.
В столице оказалось слишком много «каменных истуканов, похожих телами на львов, а лицами на людей» – именно об этом «хищники» спрашивали всех подряд, пытаясь определить, где находится нужное им место.
Четыре скульптуры у обвалившегося моста на Фонтанке не подошли ни числом, ни женской статью. Той же неправильностью отличались египетские статуи на Каменном острове, на набережной Малой Невки. На Полюстровской набережной скульптур снова было четыре, а не две. Два изваяния во дворе Строгановского дворца показались малы, да к тому же располагались не у реки[14].
К вечеру второго дня, замерзшие и обозленные, неприметные личности все-таки выбрались к двум заметенным снегом сфинксам напротив Академии художеств.
Надпись на постаменте убедила их в том, что своей цели они достигли.
– Ну, наконец-то! – гундосо воскликнул один и похлопал рукой по заснеженному граниту. – Вот они, истуканы, туточки.
Другой, взобравшись на сугроб, рассматривал лица сфинксов. Ему показалось, что глаза их следят за ним и его товарищем.
– Слушай, – спросил он вдруг своего приятеля. – А ты… того? Как думаешь? А вдруг девка надула нас? Не боишься?
Гундосый расхохотался, а потом вдруг обиделся.
– С чего это я стану бояться? – сказал он. И, присвистнув, спросил: – Чегой-то ты задумал, дристун паршивый, козлиная борода? Нежли какой финт насочинил?
– Да нет, – пробормотал его приятель, озираясь по сторонам. – Я же так только. Что-то мне вроде не по себе.
– Холодрыга, конечно. На вот, глотни согревающего. Давеча в трактире у одного фляжечку умыкнул. Делюсь с тобой, как честный человек…
Укрывшись за каменным парапетом от ветра, выпили по очереди водки. Вечерняя синева быстро окутывала город, проливалась на невский лед темными чернилами. Кое-где желтый масляный свет фонарей разбавил ночь, но его было слишком мало.