Она внезапно рухнула на стул и разрыдалась. Мне стало так стыдно, что я пожелал лишь одного – чтобы Костров поскорее убрался.
– Хорошо, сделаем паузу! – вдруг воскликнул Ефим Борисович, поднимаясь из-за стола. За весь ужин он так и не притронулся к еде. Я так понял, что он был и сам уже не рад, что взялся за наше дело. – Неустроев пообещал мне не тревожить вас и положить, что называется, под сукно показания Жаровой.
– Созвонимся, – сказал я, провожая его. Щеки мои пылали, я не знал, с каким лицом мне возвращаться к Лене, какими глазами на нее смотреть – ведь она была права, мы же действительно до конца ей не верили.
– Отвези меня домой, – сказала Лена, едва я вошел в кухню. – Отвези немедленно. Я больше не останусь здесь ни на минуту. Я хотела быть здесь, с тобой, с твоими детьми, но у меня ничего не получается… Мне надо бороться за себя. Я уже поняла, что Костров – ноль, что он мне не поможет. И ты мне не веришь. Я найду адвоката и буду защищаться сама. А ты, Игорь, просто забудь меня. И найди себе другую женщину, другую гостиницу, другую любовь… Все, я больше так не могу…
И она, словно ее по ногам хватили косой, рухнула на пол.
Она очень хорошо помнила, что за окном сиял холодным солнечным светом ноябрь. Тогда почему же здесь, где она шагала, не чувствуя под собой ног, было так тепло и даже жарко?! Она шла по каменным тропинкам, вдоль которых журчали прозрачные ручьи, и вдыхала свежий запах утреннего сада. Невидимая рука перебрасывала невесомую Мирем с одного розария, где она задыхалась сладким ароматом тысяч роз, на другой, с одного цветника, густо засеянного тюльпанами всех оттенков, от молочно-розового до бархатисто-черного, на другой… И это удивительно, как ее уберегли от острых шипов кактусов, диковинными цветами которых она не переставала восхищаться.
Гефсиманский сад сейчас принадлежал только ей, маленькой Мирем. Это для нее цвели крупными атласными колокольцами гигантские, с острыми, как шипы, жесткими листьями юкки. Это для нее привозили из Марокко огромные вазы-амфоры, цветные камни, ради нее прямо на глазах распускались тысячи белых, сладко пахнущих лилий…
Мирем вдруг почувствовала рядом чье-то дыхание, повернулась и увидела, как прямо сквозь нее сиреневой густой тенью прошел с маленькой лопаткой в руках мужчина в рабочей одежде. Она спросила: «Вы кто такой, что так бесцеремонно проходите сквозь меня?» «Меня зовут Жюль Жанн». Она зажмурилась. Откуда ей знакомо это имя? И нежный женский голос над ее головой прошептал: «Это швейцарец Жюль, он был главным садовником императора Николая II. Это он посадил сад».