— Сумасшедший дом, — с чувством прокомментировала Линда.
Нэлл, уже не слушая, откинулась в ложементе, закрыла глаза, соскальзывая в знакомый сияющий хаос. Несколько секунд ожидания — и ее сознание наполнилось чужим вниманием, как сосуд наполняется водой. Снова не потребовалось никаких слов, никаких объяснений — Си-О понял ее вопрос прежде, чем он был задан.
Она почувствовала ответ, но не смогла бы выразить его словами. В нем была печаль и нежность, нежелание с ними расставаться и желание что-то куда-то принести, стальной оттенок неотвратимости и надежда на что-то, что они должны исправить. Необозримо огромный мир был готов открыться перед нею, и это было ни хорошо, ни плохо — точнее, там хватало и хорошего, и плохого.
«Ты не бросишь нас? Не отдашь кому-то еще?» — подумала она, имея в виду тех, кто согласится.
«Нет, не брошу. Вы мои».
«Тогда я тоже согласна».
— Кстати, видел твой ролик, — сказал Алекс. — По-моему, отлично.
— Я два часа на него убила, — призналась Нэлл. — Под конец чувствовала себя шимпанзе с карандашом, неуклюже пытающейся срисовать из азбуки букву А.
— Ну, где-то так оно и было, — улыбнулся Зевелев.
Они сидели в кают-компании, доедая ранний обед; кроме них троих, в зале никого не было.
— Что за ролик? — спросил Том.
— Рен, упражнение на правописание, — пояснила она. — Красный куб на черном фоне. Труднее всего было избавиться от посторонних мыслей. Уму непостижимо, каким мусором набиты наши головы.
— Да, — согласился Алекс. — Очистить свой разум труднее всего.
Он разжал кулак, и с его ладони на стол выкатился черный шар размером чуть больше куриного яйца. Под взглядом Зевелева шар потек, превратился в куб, потом в тетраэдр, потом опять в шар. Поверхность геометрических фигур иногда шла мелкой рябью, но помимо этого фигуры выглядели безупречно.
— Прими мое восхищение, — искренне сказала Нэлл.
— Да ну, брось.
Алекс глубоко вздохнул, на секунду закрыл глаза, посмотрел на шар — и тот превратился в диковинный цветок на короткой черной ножке.
— Предполагалось, что это будет роза, — сказал он и протянул цветок Нэлл.
Она осторожно взяла игрушку двумя пальцами, опасаясь повредить — но стебель был упругим, плотным и живым, как будто она держала в руках инопланетного кузнечика. Лепестки выглядели изящными и бархатно-нежными, покрытыми тончайшими короткими волосками.
— Будь я скульптором, я бы удавилась от зависти, — пробормотала она и покосилась на Тома.
Тот сидел, откинувшись на стуле, и разглядывал цветок взглядом энтомолога, наблюдающего за скорпионами. Нэлл чувствовала в нем… нет, не ревность, но что-то похожее — странную голодную тоску, ненавидящую саму себя.