Убрав книги в сумку на груди, я принялся набивать все свободные карманы и мешочки мелочевкой, которую мог бы унести, но при этом не походить на рыночного торговца и не греметь, как точильщик ножей по утрам.
Даже при большом желании я не мог бы унести всё, что было в этой комнате. Тубусы заполнили картины, серьги легли в табакерки, те – в шкатулки, и затем в мешок. Я со слезами на глазах смотрел на то, что остается в комнате, но жадность – еще одна смертельно опасная вещь, от которой лучше отказаться. Окинув напоследок взглядом заметно обедневшую, но все еще великолепную комнату, я вдруг заметил то, что поначалу не бросилось в глаза. На одной из полок лежала перевернутая рамка. Самая простая, металлическая, без благородных примесей. За такую много не дадут. Но меня интересовала не рама, а то, что было в ней. Повернув к себе изображение, я с немым восторгом изучил черно-белую картинку, четкую, резко расчерченную на свет и тень. Дагеротип. Это моя личная слабость. С тех пор как появились первые фотографы, многие стали отказываться от услуг художников, предпочитая точный снимок и следуя моде. Но императрица не поощряла нововведений, если они не вели к процветанию страны и не служили для фронта. К тому же многие люди разочарованно обнаружили, что их точные изображения не так хороши, как портреты, выполненные льстивыми художниками. Черно-белые дагеротипы не добавят мужественности или изысканности одутловатым лицам и безвольным телесам. Поэтому мода быстро схлынула, и все же остались ценители этого прекрасного нового искусства. Механизм дагеротипии очень сложен. Толстый лист меди покрывают тончайшим серебром, затем обрабатывают верхний слой парами йода, помещают в фотокамеру. Всё это производится в кромешной темноте, тогда как сам снимок нужно сделать при ярком солнечном свете, чтобы произошла реакция, и изображение передалось на пластину. Четверть часа объект съемки должен быть в неподвижности. Затем изображение закрепляется ртутью и промывается. Я лишь поверхностно знаком с процессом, но люди, придумавшие и воплотившие в жизнь это чудо, вызывают у меня глубокое уважение.
Так вот, в руках у меня был один из примеров нового искусства. На заднем плане – размытые очертания какого-то строения, а на переднем – молодой мужчина. Стройный, подтянутый, в старомодном фраке, жилете, из кармана которого виднеется цепочка часов, в сорочке, под воротником завязан шелковый платок. Короткая стрижка, длинные бакенбарды. Его худощавое, аристократически утонченное лицо можно было назвать красивым, но оно вызывало неприязнь. Возможно, дело в слишком стянутых губах, придающих лицу презрительное выражение, или же виновен застывший надменный взгляд. Кем бы ни был этот человек, снимок отправился в мою переполненную сумку. Ради него я без сожаления простился с одной из шкатулок. Нет, в отличие от картин, дагеротип никому продать невозможно. Это моё личное пристрастие. Я коллекционер. Никогда не оставлял у себя ничего из украденного, но есть у меня одно тайное место, куда я прячу эти изображения незнакомцев, обедневших по моей вине. Извращение, скажет кто-то. Я же называю это легким помешательством. Когда-нибудь непременно потрачу деньги и закажу собственный портрет. Зачем? Не знаю. Мне некому его показать, разве что сыщикам из Двора Венаторов, что, несомненно, осчастливило бы их. Но, кажется, что если у меня будет такой снимок, однажды, спустя годы, десятилетия, на него кто-нибудь посмотрит и узнает о моем существовании.