Мы уходили быстро, но без суеты. Илайн продолжала держать толпу на прицеле, пока дорога не увела нас за угол дома. Тогда мы бросились бежать со всех ног. Повезло, что толпа не преследовала – иначе пулю пришлось бы пустить себе в лоб, чтобы спастись от участи похуже.
Возле моста нам посчастливилось поймать пустую повозку. Извозчик поначалу заикнулся о повышении стоимости его услуг, но когда услышал, что мы едем во Двор Венаторов, немедленно передумал.
В карете Илайн села напротив меня и долго, пока лошади оббивали брусчатку моста, смотрела, будто желая услышать ответ на незаданный вопрос. Я сидел, отвернувшись к окну, и не хотел ни беседы, ни одиночества своей свободной камеры. На самом деле, мне хотелось только выпить, а еще посчитаться с Маркизом, который натравил на меня Отстойник. В груди беспощадно болело. Накатившая недавно злость подействовала как морфий, заставила забыть о поврежденных ребрах, но сейчас все ощущения вернулись с былой ясностью. И к ним прибавилась ненависть.
Вилсон. Разумеется. О нем я не забыл. По его указке Илайн выбросила меня у всех на виду, подписав смертный приговор не только мне, но и каждому, кто решится помочь изгою.
– Сожалею.
Услышав ее голос, я впервые почувствовал неприятие. Нет, допускаю такую мысль, что Леди Коллинс испытывает сожаление по поводу смерти совершенно незнакомого ей человека. Аристократки – они такие, умеют искренне переживать, когда ничто не требует их вмешательства.
– О чем, миледи?
– Вы потеряли близкого человека.
– С тех пор как вы меня наняли, я потерял всё. И тоже сожалею об этом.
Я знал, что глаза выдадут те чувства, которые еще кипят, сжигая нутро, а потому продолжал смотреть в окно на раскинувшуюся реку и черные зубья домов, торчащих сквозь туман.
* * *
До вечера меня никто не беспокоил. В другое время я бы порадовался, но сегодня голова раскалывалась, как перезрелая груша, и кишела мерзкими червями мыслей, сожалений и желаний, которые не так просто реализовать. Поэтому когда моё одиночество нарушилось появлением Илайн, я был приятно удивлен. Не могу сказать, что хотел видеть кого-то из тех, кто прожевал и выплюнул под ноги мою жизнь, но всё лучше, чем заживо переваривать себя.
– Я обещала познакомить вас с записями «Прорыва», – произнесла она, испытывая, как мне показалось, странное смущение.
– Могу освободить вас от этого обещания. Я уже признался, что к политике равнодушен.
– Полагаю, вам необходимо это услышать.
– Как скажете, – я поднялся, поправляя выскользнувшую из брюк рубашку. Мне оставили новую одежду, но я бы предпочел свой старый костюм. Жаль, что он безнадежно испорчен грязью и кровью. – В конце концов, я только условно свободен.