– Да, я в курсе. – Инна кивнула, побарабанив по столу аккуратными ноготками. – Самих документов я не видела, но очень надеюсь, что все это можно будет переиграть. И чтобы начать действовать, мне обязательно нужно как можно скорее поговорить с самой Тиной, подписать с ней документы, позволяющие мне представлять ее интересы, и тогда…
– Тина ночевала у меня дома, она и сейчас там, моя жена собиралась позвать к ней врача – у Тины серьезный бронхит. – Бережной понимал, что опаздывает на совещание, но сейчас ему хочется позвать к себе майора Васильева, капитана Семенова, заварить чаю, открыть контейнер с бутербродами – и вместе подумать над делом, изучить документы. – Вы можете встретиться с ней, я дам вам адрес и предупрежу жену, что вы приедете.
– Отлично. Давайте адрес, поеду прямо сейчас.
Инна чувствовала себя виноватой, но говорить генералу о родстве Анны Штерн и экономки Елены Игоревны, как и о возможном месте ее пребывания, она пока не стала. Она отправила людей следить за домом и не хотела, чтобы полицейские топтались по ее лужайке. Могут вспугнуть дичь.
Бережной написал адрес на листке бумаги и подал Шатохиной.
– Сейчас позвоню жене. И я прошу вас, Инна, не давите на Тину. Мне кажется, если она сорвется, то дело закончится очень плохо.
Инна кивнула, спрятала листок с адресом в карман полушубка и стремительно вышла из кабинета, хлопнув дверью. Вихрь, который поднялся вслед за ней, взметнул со стола генерала мелкие листики с записями. Бережной одобрительно хмыкнул и достал телефон – нужно позвонить Диане и предупредить ее о визите, а на совещание отправить заместителя и вызвать к себе следственную группу.
Дело начало обретать очертания, но до разгадки двойного убийства так же далеко, как и накануне.
* * *
Василиса вела машину через мост.
Клиент жил на Острове в коттеджном поселке, и Василиса радовалась – заказ оказался денежным, клиент оставил на чай значительную сумму, и Василиса пребывала в отличном расположении духа, она любила зарабатывать. Всякий раз, получая деньги за работу, она ощущала, что еще на шаг отошла от своего семейства. Каждый день своей жизни она старалась прожить так, чтоб это как можно больше отдаляло ее от той жизни, которую ее семья вела в последние годы.
Василиса помнила, когда все было более-менее нормально: отец, конечно, пил – но почти у всех ее приятелей отцы пили, это считалось чем-то само собой разумеющимся. Тем более что отец в опьянении не буйствовал, он приходил домой и ложился спать, и если бы мать не придиралась к нему, пьяному, то и скандалов бы не было. Но у матери была какая-то потребность – вцепиться в отца, когда тот пьян, и по итогу обязательно вспыхивал безобразный скандал, который заканчивался битьем посуды и криками матери. Потом являлась с дискотеки или вечерней прогулки сестра, и скандал вспыхивал с новой силой, и отец тоже принимал в нем активное участие, и они с матерью иногда поколачивали старшую дочь, пытаясь таким образом отвратить ее от загулов. Сестра кричала, громыхала мебель, утробно рычал отец, и это было страшно и непонятно для маленькой Василисы, и тогда она прибегала в комнату к братьям, и те успокаивали ее. Наутро отец приходил на кухню тихий, виноватый, сестра вызывающе поворачивалась ко всем спиной, а мать их обоих не замечала. И если сестру Василиса боялась – та была старше на девять лет, и Василисе от нее часто доставалось ни за что ни про что, особенно когда матери не было дома, то отца она любила и всеми силами старалась дать ему понять, что разговаривает с ним, видит его, и он виновато улыбался и называл ее «радость моя», и Василиса очень старалась радовать отца. Она думала, что если станет лучше, то отец перестанет пить, и они с матерью не будут по ночам истошно орать друг на друга.