– Я знаю, детка, знаю. Но их больше нет.
Голос отца совсем такой, как когда-то давно, – она болела, удушливая температура накрывала ее горячим колючим одеялом, из-за которого невозможно было дышать, и папа брал ее на руки и носил по комнате, а мама поила прохладной водой, и становилось легче, а утром можно было заснуть.
– Их больше нет, никого из них. – Отец гладит ее по голове. – Они больше не причинят тебе вреда.
На лестнице послышались шаги, кто-то бежал, и Тина сжалась от страха. Она никого не хочет видеть, потому что, если войдут чужие, отец исчезнет, а ей нужно поговорить с ним, даже если он сейчас просто в ее голове. Но его рука такая настоящая, и голос… Но Тина уже не знает, что настоящее, а что нет, и возможно, шаги на лестнице ненастоящие, или она сама.
– О господи!
Этот голос Тина помнит, он тягучий, как первый мед, но его обладательница тверда, как самый прочный сплав.
Свет режет ей глаза, и в комнате много людей. И генерал Бережной, и подполковник Реутов – боже мой, какой красавец, невероятно! И Василиса, рядом с которой двое парней, и еще какой-то мужчина, она не знает, почему они все сюда пришли, но сейчас она их уберет, сотрет – и они с отцом снова останутся одни, им пора поговорить.
– Вы все ненастоящие. – Тина раскачивается в такт песни, которую она слышала в Юкатане. Слов она не знает, но песню помнит, она древняя, как сам Юкатан. – Вы должны уйти, здесь нельзя никому быть. Это нельзя помнить, этот дом не должен помнить вас, а я не хочу вас видеть. Вы все остались в той, другой жизни. А может, я ее придумала, а вас и не было…
Тина закрыла глаза, погружаясь во тьму, но кто-то тряс ее за плечи, и Тина закричала:
– Нет, нет, не трогайте меня! Не надо делать мне больно! И маме тоже! Не надо! Папа! Папа, папочка!
– Я здесь, принцесса. – Знакомые руки обнимают ее. – Я всегда буду с тобой.
Тина сжимается, пытаясь отсечь то, что не нужно помнить, но уже не получается. Некоторые двери проще открыть, чем закрыть. И музыка гремит, аккорды рояля сплетаются с рыданиями скрипки, и больше нет ничего в этой пустоте, и не нужен уже никто, потому что стены рухнули.
– О господи!
Этот голос она не могла придумать.
Тина открывает глаза. Рядом с ней стоит Василиса.
Реальность навалилась на Тину, и музыка умолкла.
Рядом с Василисой стоял ее отец.
– О господи. Папа?!
Отец пошатнулся и сел в кресло, стоящее у кровати.
Никто не шелохнулся.