– Я сначала этот зонт увидел.
Леонтьев смотрел на Бережного взглядом побитой собаки. Конечно, это могла быть игра, и Бережной давно уже привык не доверять ничьим словам, но Леонтьев казался ему искренним.
– Я… Я к Тине приехал, потому что утром пришла полиция и сообщили, что Семен убит. – Леонтьев запнулся. – У нас с Тиной отношения не сложились, понимаете… Ну, тут я тоже виноват, наверное. И тем не менее, когда она обвинила меня в каких-то совершенно диких вещах, я сорвался и наорал на нее, а потом поехал к ней в дом.
– В чем вас обвинила Тина?
– Я бы предпочел… – Леонтьев покачал головой. – Я потом объясню, а сейчас просто хочу выяснить…
– То есть вы увидели зонт своей жены в подставке для зонтов в доме Тобольцевых. – Бережной вскинул брови. – Это мог быть просто похожий зонт. Или ваша жена могла забыть его, когда приходила с визитом к Тине, например.
Леонтьев презрительно поморщился:
– Эта стерва Милку на порог бы не пустила, какой там визит? А зонт Милкин, сделан под заказ, второго такого в природе не существует.
– Ваша жена и Тина Тобольцева не ладили?
– Не ладили! – Леонтьев хмыкнул. – Да она презирает и меня, и Милку тоже презирала каждой молекулой своего тела. Вы же ее видели, ставрида глубокой заморозки. Штерн после смерти жены не знал, что делать с девчонкой, и не нашел ничего лучшего, как отправить ее в частную школу, где ей вправили мозги. Оно, конечно, увидеть смерть матери для ребенка было тяжко, но в той школе ей не просто вправили мозги, а сделали из Тины то, что вы видите: надменную стерву, презирающую всех, чье поведение, манера одеваться или вести себя за столом… Да что там, даже образ мыслей – отличается от того, чему ее обучили. И за границей она гораздо более уместна, чем среди нас. Мы ездили на лыжный курорт на Рождество, так вы не поверите: Тина сделала все, чтобы не появляться вместе с нами нигде. Ничего явного, в чем ее можно было упрекнуть, ни в коем случае, леди есть леди, мать ее так! Но к концу поездки Милка сказала, что чувствует себя дешевкой, и это так и было, потому что я и сам чувствовал себя так, словно она меня с ног до головы дерьмом облила. При этом, повторюсь, Тина Евгеньевна оставалась предельно вежливой, корректной и спокойной, даже когда я попытался наехать на нее, она просто брови вскинула, и я ощутил себя микробом на батистовом платке королевы. Рыбья кровь, знаете ли, и заграничное воспитание, которого нам не понять, так что если Милка бывала в том доме, то Тина об этом не знала.